— Да, и я знаю, что оно было найдено на кладбище, — отозвалась Ксильда. — Я только не знала на котором. Я рада, что вы нашли девочку. Она уже давно была мертва.
— С момента своего исчезновения? — спросила я.
— Нет, не совсем, — ответила Ксильда. — Она прожила несколько часов. Но не больше.
Я почувствовала истинное облегчение, услышав это.
— Так я и думала. Спасибо, что рассказали мне.
Потом я задумалась: нужно ли выкладывать эту информацию полиции и семье Табиты? После минутного размышления я поняла, что это плохая затея. Если полиции было трудно поверить мне, Ксильде они тем более не поверят. Если бы вы попытались представить себе того, кто сменил профессию проститутки на профессию экстрасенса, Ксильда в первую очередь пришла бы вам на ум. Полиция не склонна доверять ни проституткам, ни экстрасенсам, и Ксильда подкрепила бы их недоверие каждой произнесенной фразой.
— Я Видела это, — заявила Ксильда.
Я ощутила заглавную букву в слове «Видела». Ее внук Манфред улыбнулся бабушке — олицетворение гордости. Было ясно: Манфреду плевать на то, что почти каждый посетитель в кафе минуту-другую пристально смотрел на нашу маленькую компанию. Я подумала: это нечто из ряда вон выходящее, особенно для молодого человека, недавнего подростка, если он и вправду уже вышел из отроческих лет. Я осознала, что Манфред и Виктор Моргенштерн почти ровесники, задумалась, как эти двое отнеслись бы друг к другу, и поняла: сама идея об их беседе невообразима.
— Ксильда, вы успели заметить того, кто забрал девочку? — спросил Толливер.
Он говорил очень тихо, потому что люди, без сомнения, прислушивались к нашей беседе.
— Это было сделано ради любви, — напрямик заявила Ксильда. — Ради любви!
Она улыбнулась каждому из нас, оглядев нас по очереди, после чего сказала Манфреду, что ей пора подремать.
— Конечно, бабушка, — ответил он. Затем встал и отодвинул кресло, чтобы помочь ей подняться.
Я годами не видела, чтобы мужчина так поступал. Когда Ксильда взяла сумочку и пошаркала к двери в своем невероятном клетчатом пальто, остальные посетители провожали ее глазами. Манфред наклонился, чтобы взять меня за руку.
— Рад был с вами познакомиться, — сказал он, и внезапно голос его прозвучал так, будто он был старше своих лет. — Если вам нужен приятель, чтобы провести время, Харпер, я с радостью займу это место.
Его взгляд сказал мне, что, сколько бы лет ни было Манфреду, на самом деле он был вполне зрелым мужчиной. Внезапно я почувствовала себя очень смущенной и — как это ни нелепо — польщенной.
— Понятно, — сказала я, и Манфред поцеловал мне руку.
Благодаря его пирсингам эффект был странным. Я почувствовала маленький язык, легкое прикосновение его бородки и четкое холодное металлическое прикосновение серьги в языке. Я не знала, то ли смеяться, то ли взвизгнуть, то ли задохнуться.
— Только подумайте, какие у нас могли бы быть дети, — произнес Манфред, и я решила улыбнуться.
— Это уже слишком, — хмыкнула я. — Пока речь не зашла о детях, все было прекрасно.
— Я это запомню, — улыбнулся он. — В следующий раз не допущу подобной ошибки.
Когда они ушли, я повернулась к Толливеру, чтобы спросить, что ему удалось извлечь из запутанного вклада Ксильды.
Брат смотрел вслед Манфреду с отнюдь не дружелюбным лицом.
— Ох, будь реалистом, — вздохнула я. — Толливер! Он же на несколько лет меня младше!
— Да, может, года на три, — ответил Толливер, и я вспомнила, что брат старше меня на три года. — Но какая наглая задница!
— Наверное, в заднице у него тоже пирсинг, — заметила я, и Толливер испуганно посмотрел на меня и не удержался от смеха.
— Что бы ты сказала, если бы я сделал себе татуировку и стал носить в ухе серьгу? — поинтересовался он.
— Я бы очень хотела на это посмотреть. И мне было бы интересно увидеть, какую именно татуировку ты выбрал. — Я с минуту разглядывала Толливера, пытаясь представить его с серебряным кольцом в брови или ноздре, потом ухмыльнулась. — И мне было бы интересно увидеть, на каком месте ты бы ее сделал.
— О, если я когда-нибудь сделаю татуировку, она будет у меня на пояснице. Чтобы ее почти никогда не было видно.
