— Ахилл грустит на своем ложе?
— А что еще остается делать? — потягиваясь и зевая, ответил я. Однако про себя отметил добродушие в его тоне и решил, что этим надо воспользоваться.
— А я знаю что, Кролик.
— Шутишь?
— Серьезно, с сегодняшнего вечера начинаются дела поважнее.
Я спустил ноги с койки, сел прямо и был весь внимание. Каюта наша была закрыта, штора на открытом иллюминаторе — задернута.
— Мы придем в Геную еще до захода солнца, — продолжал Раффлс. — Именно там все и нужно сделать.
— Так ты все-таки собираешься это сделать?
— А разве я когда-нибудь говорил, что нет?
— Да ты вообще об этом мало что говорил.
— И совершенно сознательно, дорогой Кролик: зачем портить такое путешествие деловыми разговорами? А сейчас самое время — или в Генуе, или нигде.
— На суше?
— Нет, на борту, завтра ночью. Можно и сегодня ночью, но лучше завтра, чтобы, если возникнут осложнения, мы смогли удрать первым утренним поездом. Когда корабль отчалит и фон Хойманна обнаружат мертвым или без сознания, мы будем уже далеко.
— Только не мертвым! — воскликнул я.
— Конечно-конечно, — заверил Раффлс. — В таком случае нам и удирать-то не надо будет, но если все же придется, то лучше действовать в тот день, когда отплывает корабль. Надеюсь, вообще к силе прибегать не станем: применять силу — значит расписываться в собственной полной некомпетентности. За все эти годы, что ты меня, Кролик, знаешь, сколько раз я прибегал к насилию? Пожалуй, ни разу; но всегда был готов убить противника, если бы до этого дошло.
Я поинтересовался у Раффлса, как он предполагает незамеченным пробраться в каюту фон Хойманна, и, хоть в нашей каюте с задернутыми шторами был полумрак, я заметил, что у него просветлело лицо.
— Лезь сюда, Кролик, на мою койку, и сам все увидишь.
Залезть-то я залез, но увидеть ничего не увидел. Раффлс протянул руку и постучал по вентилятору, своеобразной дверце на стене над кроватью, примерно восемнадцати дюймов в длину и вполовину меньше в ширину. Она открывалась внутрь вентиляционной шахты.
— Вот это, — сказал он, — дверь к нашему богатству. Можешь открыть ее, если хочешь, но много ты не увидишь: дверь широко не открывается, но если открутить пару винтов, все будет в порядке. Шахта, так сказать, не имеет дна — ты проходишь под ней каждый раз, когда идешь мыться, — а наверху упирается в световой люк на мостике. Поэтому надо действовать, пока мы будем стоять в Генуе, потому что в порту караул на мостике не выставляют. Вентилятор в каюте фон Хойманна расположен так же, как и у нас. Там тоже придется отвинтить пару винтов.
— А если кто-нибудь заглянет снизу?
— Весьма маловероятно, чтобы в это время кто-нибудь захотел это сделать, настолько маловероятно, что я думаю, можно рискнуть. Нет, я не могу пустить тебя туда покараулить. Самое главное — чтобы нас никто не видел, после того как мы уйдем спать. На верхней палубе караул несут юнги, вот они-то и должны быть нашими свидетелями. Черт возьми, это будет такая загадка, которой еще никто не загадывал!
— А если фон Хойманн расколется?
— Не расколется! Да у него и возможности такой не будет. Для крепкого сна он слишком много пьет, хлороформ же быстро действует даже на крепко спящего, ты и сам имел случай в этом убедиться, хоть, может, и не следует напоминать тебе… Фон Хойманн отключится, стоит мне только протянуть руку в его вентилятор. Мне придется перелезать прямо через него, Кролик, малыш!
— А мне?
— А ты передашь мне то, что потребуется, и будешь сторожить — на случай срыва, да и вообще будешь оказывать моральную поддержку, которая, получается, мне очень нужна. Это, конечно, роскошь, Кролик, но мне ужасно трудно обходиться без нее, с тех пор как ты стал паинькой!
Он сказал, что фон Хойманн наверняка спит с запертой дверью, которую, конечно, нужно будет отпереть и оставить открытой, и еще рассказал о некоторых способах, к которым придется прибегнуть, чтобы оставить ложный след во время поисков в каюте. Нет, Раффлс не предполагал, что поиски предстоят трудные. Жемчужину, скорее всего, фон Хойманн носит при себе, Раффлс, по сути, уже точно знал, как и где он ее прячет. Естественно, я спросил, откуда он все это знает, но от его ответа мне стало даже как-то неловко.
