При последних словах он угрожающе покачнулся и едва не спланировал физиономией в стоявшую перед ним тарелку с салатом. Сидящий возле него Влад еле успел подхватить незадачливого присноблаженного оратора.
— Цитирует чего-то, — сказал Илья. — Отец русского богословия.., слушай, Диман, расскажи-ка нам что-нибудь веселенькое из своей армейской жизни… какой-нибудь примерчик.
— Примерчик, — пробормотал Кропотин, который, будучи уже прилично подшофе, довольно развязно поглядывал на Наташу и ее подругу, — примерчик можно. Меня из-за этого примерчика едва под трибунал не отдали.
— Другой бы сомневался, — подал голос Влад, — ну и как ты там влип.., как обычно, по полной программе, что ли?
— М-м-м, — Кропотин окинул взглядом добродушно-насмешливые лица друзей, выражавшие заинтересованность, как говорится, в меру своей испорченности и степени опьянения, и начал свою байку:
— Получил я как-то два наряда вне очереди.
Первый наряд был вычистить сортир. А второй — вычистить…
— ..второй сортир, — с ехидной гримасой ввернул Фокин и с грохотом проломил-таки стул.
— Нет, пистолет гребаного старшины Молчанова. Не знаю, где он там его таскал всю ночь, но только под утро приволокся этот чертов ублюдок, дорогой и оба-ажаемый старшина то есть, в лабузень пьяный, и этот пистолет мне сует, то ли в солярке перемазал, то ли еще в чем, уже не помню: вычисти, грит.
Дима откусил кусок груши, разжевал его и только после этого продолжал:
— Ну, сначала я пошел чистить сортир. А пистолет завернул в тряпочку и сунул за ремень. Вот. Только начал чистить, как этот пистолет проклятый выпал у меня из-за ремня и прямо в очко — бултых, и с концами!
Илья отрывисто захохотал, Фокин промычал что-то невнятное, мутно глядя поверх головы рассказчика.
— Ну что, думаю, Гитлер капут, — входя в раж, продолжал Дима, — старшина меня самого теперь пустит на солярку, в которой он этот пистолет измазал. Что делать? Ну, думаю, придется доставать, а чтобы не очень муторно было, надел противогаз…
Вот. Полез я, значит, туда и начал там рыться.., нету и нету. А потом вдруг нащупал и вытащил. Ну, думаю, хорошо, можно выходить. А в этот момент какой-то узкоглазый засранец…
Теперь уже засмеялся не один Илья.
— ..приспичило ему, что ли, козлу. Тут, понимаешь, разгибаешься, хочешь вылезти из этого ватерклозета, прости господи, а над тобой эта задница торчит, да еще…
Владимир, до этого державший себя весьма сдержанно, фыркнул.
— Ждал я, ждал, пока этот паразит там удосужится свое дело сделать, а потом не вытерпел, да как дам ему по заднице! Он подскочил на полметра, глянул вниз, да как заорет! И хлоп носом в пол.
— Идиот, — пробормотал Илья.
— Сортирный террор, — усмехнувшись, сказал Влад, из всех присутствующих с наибольшим скептицизмом выслушавший рассказ незадачливого «ассенизатора».
— Террор не террор, а у этого Исламгуриева…
Хаждимкулиева.., или как там его звали.., в общем, инфаркт. И насмерть. Оказывается, сердце у него слабое, да еще, по слухам, нервишки не в норме. И чего его в армию брали? Ну, меня под суд. Еле отвязался, да и то, наверное, только потому, что полковник, которому про мое, значит, преступление доложили, смеялся до слез, аж икать начал. В другую часть перевели.., сволочи.
Последние слова Кропотин договаривал уже под общий хохот собравшихся. Хотя его собственные губы кривила совсем иная — далеко не веселая — блуждающая саркастическая улыбка…
* * *
— Половина двенадцатого, — пробормотал Фокин, — что бы этакое учинить? Проституток, что ли, заказать?
При последней фразе Кропотин оживился и поднял голову.
— Что? — спросил он.
— Двести или двести пятьдесят рублей в час на двоих, — задумчиво протянул отец Велимир. — Ну что, Диман, ты после армии должен, так сказать, на «ура»…
— Да я-то всегда «за», — протянул тот, расширенными глазами глядя на пастыря. В самом деле, несложно понять чувства великого очистителя сортиров и грозы страдающих запорами узбеков. Два года самыми женскими среди окружающих его объектов неотвязного внимания были швабра, винтовка и материализовавшийся в удар сапогом вопль старшины: «Ты, козел! Как отжимаешься, шалава, бля?»
