— Вы правы. Я тоже так думаю. Теперь о главном. Вы где хотите работать? В Художественном театре?
— Да, хотел бы. Но я говорил об этом — мне отказали.
— А вы подайте заявление. Мне кажется, что они согласятся.
Они, разумеется, согласились…
— Над чем работаете сейчас, если не секрет? — Сталин внимательно, участливо смотрел на Булгакова, и тот видел, что это не праздное любопытство, а искренний интерес.
— Мне очень хочется написать пьесу о последних, самых критических днях жизни Пушкина. — Булгаков улыбнулся светло и вместе с тем застенчиво.
— Да, скоро столетие. — Сталин встал, прошелся вдоль стола несколько раз. И неожиданно живо, в несвойственной ему манере бросил: — В такой пьесе неизбежен конфликт «Царь — поэт». Николай Первый… кстати, как вы к нему относитесь?
— Лживый, подлый деспот, — лаконично заметил Булгаков.
— Все цари — кровососы и тираны! — отозвался громогласно Ворошилов.
— И самовлюбленные дурни, — поддержал его Хрущев.
— Пушкин всеми фибрами души ненавидел самовластье. Недаром молва приписывает ему двустишие:
В России нет закона.
А — столб, и на столбе — корона.
— Да и прозвище в народе царь получил тогда по заслугам — Николай Палкин, — добавил Булгаков.
— Все, что здесь сейчас было сказано — правда. — Сталин сел. — Но подход историка Покровского ко всем без исключения царям как к идиотам и сифилитичным негодяям пронизан злобным воинственным нигилизмом. По нему выходит, что русские цари не сделали ни единого хорошего дела, а занимались блудом и обжорством. А между тем русские цари сделали одно хорошее дело — сколотили огромное государство аж до Камчатки. Мы получили в наследство это государство. И впервые мы, большевики, сплотили и укрепили это государство как единое, неделимое, не в интересах помещиков и капиталистов, а в пользу трудящихся, всех народов, составляющих это государство. Мы объединили его таким образом, что каждая часть, которая была оторвана от общего социалистического государства, не только нанесла бы ущерб последнему, но и не могла бы существовать самостоятельно и неизбежно попала бы в чужую кабалу. Поэтому каждый, кто попытается разрушить это единство, кто стремится к отделению от него какой-то части или национальности, это враг, заклятый враг государства, народов СССР. И мы будем уничтожать каждого такого врага, хоть был бы он и старым большевиком, мы будем уничтожать весь его род, его семью.
«Мудро и очень вовремя переосмысливает Иосиф роль монархов. Из глубин истории взгляд в будущее, — думал Молотов, запивая нарзаном ломтик чарджоуской дыни. — Россия исторически обречена мчаться по рельсам абсолютизма. Князь, царь, император, Генсек… И гениальность Иосифа не столько в том, что он осознает это, сколько в том, что он при этом думает об укреплении и возвеличивании государства Российского, а не о собственном благе, комфорте, роскоши. Потому он и выше всех Троцких и Бухариных, вместе взятых, на пять, нет — на десять голов…»
Незаметно, боком к Сталину придвинулся Яншин. От выпитого вина он раскраснелся, глаза блестели отчаянной дерзостной отвагой, обычно ему вовсе не свойственной.
«Сейчас мой тезка чего-нибудь сморозит непотребное», — с опасением за приятеля подумал Булгаков. А Яншин уже стоял в полушаге от вождя и пытался поймать его взгляд.
— Вы что-то хотите спросить? — внимательно глянув в глаза актера, холодно задал вопрос Сталин. Кто знает, какую штуку может выкинуть этот щекастый здоровячок.
— Иосиф Виссарионовиччч! — излишне твердо выговаривая некоторые согласные, чуть дрожащим голосом произнес Яншин. — Я человек верующий, никогда не скрывал этого. А что, разве нельзя верить и в Бога, и в революцию? Ее же делал народ, значит, ее делали верующие.
Все присутствовавшие — кто с тайным сочувствием, кто с недоумением, кто со страхом — ждали, что же последует дальше.
— Насколько мне известно, не весь народ верующий, — спокойно возразил Сталин. — Вот, например, Молотов.
— А я?! — обиделся Ворошилов. — А Никита?! Он не просто неверующий. Он воинственный безбожник.
— Воинственный и воинствующий, — подкорректировал Сталин. — Вот видите. Вы, и Добронравов, и, скорее всего, Алла Константиновна (Тарасова потупилась, как-то растерянно улыбнулась, промолчала) — верующие, Молотов, Ворошилов и Хрущев — неверующие. Но это не мешает вам великолепно играть на сцене, а им с удовольствием смотреть вашу игру.
