Сергей напряженно следил, чтобы все напитки наливались и Крысе, и ему из одних и тех же бутылок, и в конце концов решил, что цель этой встречи в чем-то другом. В чем?
Неожиданно посреди милой болтовни о стремлении варшавянок не отстать от парижских мод и извечной жажде польских донжуанов испытать любовь всех красавиц планеты, Крыся спросила:
— Скажите правду, Серж, вы действительно художник?
Она задала этот вопрос с такой обворожительно-непосредственной улыбкой, что Сергей едва не поперхнулся. «Непосредственная детская любознательность, — затягивая ответ, он тщательно вытирал губы салфеткой. — Интонация наивной девочки может означать лишь одно — она знает верный ответ. Откуда?»
— Допустим, я не художник. Допустим, я мореплаватель. Что это меняет? — Он сказал это как бы между прочим, с небрежной усмешкой.
— Если вы действительно мореплаватель — ничего. Но если вы такой же мореплаватель, как и художник, то… — Она стала изучать высокую ножку рюмки.
— Истина заключается в том, что я и мореплаватель, и художник. — Переняв ее детски наивную интонацию, Сергей произнес эти слова с обезоруживающей улыбкой. Крыся оторвала взгляд от рюмки и посмотрела на него с явным недоверием.
— Могу дать слово чести.
Говоря это, Сергей был искренен. До того как его взяли в Одесский губчека, он оттрубил три года на Черноморском флоте. Ходил во Францию, Италию, Грецию, побывал в Румынии и Болгарии. А когда пришел директором на завод «Арсенал», организовал там изостудию, куда в качестве преподавателей были приглашены видные киевские художники. Сам Сергей рисовал с детства, а в студии приобрел навыки вполне профессиональные.
— Хотите, я ваш портрет сделаю? — предложил он.
— Хочу!
— Но мне нужны хотя бы бумага и карандаш.
Крыся взялась за серебряный колокольчик: «Voila». Однако передумала, хотя в кабинете уже бесшумно появился официант, готовый исполнить любой приказ пани Вишневецкой.
— Художник должен работать вдохновенно и сосредоточенно, по себе знаю. А кабак, даже такой превосходный, как этот, вряд ли пригоден для духовного полета. Посему предлагаю отправиться в мою скромную обитель. Там будут и тишина, и спокойствие. И даже мольберт.
И, отвечая на вопросительный взгляд Сергея, потупив свои волшебные васильковые очи, Крыся скромно сказала:
— Я иногда и сама балуюсь кистью. Знаю — способностей нет, да душа просит. Но, разумеется, для себя. Даже лучшие друзья не посвящены в эту мою маленькую тайну.
Скромная обитель оказалась роскошно обставленной пятикомнатной квартирой в старинном доме недалеко от дворца Тышкевичей. Крыся дважды повторила распоряжения горничной на завтрашний день и отпустила ее.
— Эта Марыська вечно что-нибудь да перепутает, — смеясь, сказала она, присоединяясь к Сергею, который рассматривал акварельки, развешанные на одной из стен «студии» (как назвала ее хозяйка) — самой дальней и самой большой комнаты. Мольберт, стул, тахта, стопки холстов на полу, на этажерке кисточки, краски.
— Вот здесь я отдыхаю. — Крыся подошла к Сергею, любовно оглядывая свои пейзажи.
— Пишу только Польшу и только в Польше. Эти пять — Варшава, эти три — Краков, эти десять — Гданьск.
— Выставлялись? — Сергей явно заинтересовался работами художницы Вишневецкой.
— Я не тщеславна, — отрицательно покачала она головой. — Для себя — это только для себя. Итак, вы готовы? Я сейчас.
Она исчезла в соседней комнате, вполголоса напевая один из своих романсов, и вскоре появилась оттуда в черном кимоно, расшитом цветами сдержанных тонов, и с тоненькой пахитоской в зубах. «Красива, черт бы ее побрал!» — второй раз воскликнул Сергей про себя. И вдруг остолбенел — неуловимым движением руки Крыся отпустила скрытый от глаз поясок, и кимоно соскользнуло на пол. Она стояла перед ним в позе только что родившейся из пены Афродиты, а он видел не ее, знаменитую и прекрасную пани Вишневецкую, а безвестную, но столь же прекрасную чикагскую корреспондентку Элис. «Элис, сейчас с этой модели я нарисую Элис», — подумал он.
— Серж, куда вы от меня убежали? Вернитесь ко мне сию минуту! — услышал он и увидел прямо перед собой огромные васильковые глаза. Они улыбались, они требовали, они отдавались с трепетом и восторгом. «А… может, она и вправду влюбилась, — с тревогой подумал Сергей, — если так, то надо сейчас же придумать, как уйти естественно и красиво. Чтобы не обидеть: женщины такое не прощают». Ее руки обвились вокруг его шеи, ее глаза опрокинулись в его глаза, ее губы утонули в его губах. «Элис, прости, спаси меня, Элис». И вдруг Сергей расслышал тихое жужжание зуммера и резкий щелчок. Отстранив Крысю от себя, он обернулся на звук и увидел над дверью в соседнюю комнату круглое отверстие величиною с пятак. Через секунду в его руке был фотоаппарат с автоспуском. «Немецкий! — мелькнуло в голове. — Точно такие же поступили недавно в наш отдел». Когда Сергей вышел из чулана, Крыся сидела на тахте, запахнувшись в кимоно, поджав под себя ноги.
