«Поеду в типографию, — решил Иван. — К двум часам должен быть готов очередной номер. Мой последний. Подпишу его к печати — и здравствуй, училище, здравствуй, молодняк, здравствуй, завтра…»
***
Мехлис что-то быстро писал, стоя, склонившись над столом. Никита, войдя в кабинет главного редактора «Правды», остановился у порога. Оторвав на мгновение взгляд от заваленного бумагами стола, Мехлис метнул взгляд на пришедшего и, продолжая писать, резко сказал:
— Мне говорили, что вы такой боевой, бойкий товарищ. Не похоже. Робко жметесь у двери. Проходите и садитесь. У меня к вам дело. Я сейчас последнюю правку внесу в завтрашнюю передовицу и…
Он еще какое-то время продолжал писать, потом крикнул секретаря, передал ему испещренные поправками гранки, сел, впился в Никиту немигающим взглядом:
— Вас, говорят, неделю в Москве не было.
— Да, товарищ Мехлис, по поручению партячейки академии я и еще один товарищ ездили в колхоз имени Сталина для вручения сельхозинвентаря.
— Далеконько ваши подшефные, — заметил Мехлис. — Самарская область. А что за товарищ, с которым вы были в поездке?
— Саша Здобнов, уралец, хороший партиец, верный.
— Как это легко вы разбрасываетесь положительными эпитетами, — криво усмехнулся Мехлис, делая какие-то пометки в своем блокноте. — Хороший, верный! На нашей излишней доверчивости все эти троцкисты, Бухарины, Зиновьевы, Рыковы нас и ловят. Вражья стая!
Он замолчал, опять стал что-то писать. Молчал и Никита. «Не зря говорят про Мехлиса, что он непримиримый секущий бич Политбюро, — думал он. — А с Сашкой я хоть и не съел пуд соли вместе, но в его стойкость верю… А там — кто его знает. Может, я и впрямь слишком легковерный»,
— Ну и что вы увидели в деревне? Убедились воочию в победной поступи коллективизации?
— С мироедами покончено, собственность обоб… обоб… ществлена, — запинаясь, ответил Никита словами газетных реляций.
— Чего вы недоговариваете? — вкрадчиво вопросил Мехлис. — Давайте всю правду начистоту.
— Голод, товарищ Мехлис. Мы в Промакадемии от села далеко. А тут среди селян сами пожили несколько дней, сами хлебнули глоток лиха. Они, что молодой, что старый, от голода еле ноги передвигали. Мы им машины-комбайны, сеялки, а они — «Дайте, родимые, хлебушка».
— Вот, вот вам результат преступной деятельности «правых»! — взорвался Мехлис. Он вскочил с кресла, заходил по кабинету быстрыми короткими шагами. — Вместо мобилизации масс на свершение партийных решений они тайно ведут курс на дискредитацию и срыв ленинского плана коренной реформации лапотной России!…
Внезапно раздался начальственный трезвон правительственной «кремлевки».
— Мехлис. Слушаю, товарищ Сталин. Идет завтра в рубрике «Дискуссия». Есть. Есть. Есть. Слушаюсь. Будет сделано, товарищ Сталин.
Мехлис позвонил по внутреннему телефону:
— Надо снять статью Бухарина. Что?! Что значит «начали печатать номер»? Под нож. Я сказал: под нож! Что пойдет вместо? Я сам позвоню через полчаса.
Он подошел к Никите, сел рядом, положил ему руку на плечо:
— Пока вы ездили по городам и весям, «правые» избрали от вашей академии на районную партконференцию своих людей. Конечно, товарища Сталина и других членов Политбюро — это понятно. Но в сумме получилась «правая» делегация. Вся — кроме товарища Сталина. Но ведь слушатели в академии в большинстве своем старые большевики-ленинцы. Вот они и написали нам письмо, в котором сообщили, как «правые» проталкивали своих. — Он передал Никите два листа машинописного текста и, пока тот читал, неотрывно наблюдал за ним. — А ведь Промакадемия на виду у всей Москвы, у МГК, у ЦК.
— Понятно, — произнес Никита, возвращая письмо Мехлису. Белесые волосы его, казалось, еще дальше отступили от и без того крупных залысин, уши стали малиновыми. — Они меня несколько раз прокатывали на выборах президиума общего партсобрания. Ловко умеют маскироваться. Вовремя умеют отступить, перекраситься, дулю в нос сунуть.
— В самое яблочко попали, товарищ Хрущев. — Мехлис одобрительно хлопнул его по тыльной стороне ладони. — Значит, письмо верное? Нужное?
— Очень верное и очень нужное.
— А вы можете поставить под ним свою подпись?
