Остановились в мотеле. Но Сергей даже ужина дожидаться не стал. Сказал, что должен отлучиться - посмотреть на Ниагару с канадской стороны. Оттуда, мол, красивее. Я заявил, что тоже хотел бы. Он засмеялся: "Время есть, целый день завтра". Арендовал где-то машину и был таков. Я взял у хозяина мотеля резиновый плащ с капюшоном и отправился на нижнюю водную станцию, откуда катера подвозят туристов к самой падающей воде. Грохот, плеск, брызги. Смотришь, как с высоты тридцатиэтажного небоскреба сверзается вниз шесть тысяч кубических метров воды в секунду. В каждую секунду! Ширина обеих частей - канадской и американской - больше километра. Разделяет эту фантастическую водную феерию остров с весьма прозаическим названием "Козий". Продрогший и промокший, очарованный невиданным зрелищем - перед самым моим уходом вспыхнуло многоцветное освещение вернулся я в мотель. Принял горячий душ, переоделся и отправился в кафетерий. Все столики были заняты мальчиками и девочками лет четырнадцати-пятнадцати, одетыми в одинаковые костюмчики - песочного цвета пиджаки и кофты, темно-синие брюки и юбки. Лишь за одним столом, за которым сидели мужчина и две женщины, было свободное место, и мужчина жестом пригласил меня занять его. Мы разговорились. Оказалось, три класса из канадского частного колледжа, выполняя учебную программу, уже побывали на своей стороне и теперь приехали на американскую. Итогом поездки будет сочинение на тему: "Наша страна прекрасна". Преподаватели были чрезмерно удивлены, узнав, кто я такой и с какой миссией я прибыл в США. Система просвещения Канады существенно отличается от американской. Как пояснил Франсуа, его страна - конституционная монархия, система образования традиционно-британская.
- Если вы читали Чарльза Диккенса, - с легкой ироничной улыбкой произнес он, - то всё именно так и есть.
Дамы хотели было протестовать и тогда Франсуа с улыбкой добавил: Почти. И что очень важно, - он посерьезнел, сделал заметный упор на слове "очень", - Канада страна двуязычная.
Тут он наклонился ко мне и сказал тихо, но так, чтобы дамы его слышали: "Когда-нибудь из одной станет две". И вновь дамы хотели ему возразить, и вновь он продолжил: - Если на то будет воля Божья, короля и народа. Да, мы внимательно изучаем опыт нашего южного соседа в области просвещения. Кое-что мы берем и переносим в свою практику.
- Например, из области дефектологии, - вставила пышногрудая блондинка с полным ртом золотых зубов.
- И не только это. В США весьма успешно поставлена работа в области технического образования, - заметила субтильная шатенка с "очками-велосипедом".
Ужин заканчивался и педагоги стали прощаться.
- Если хотите, мы пришлем вам кое-какую научную литературу, предложил Франсуа.
- Да, - с готовностью подтвердила блондинка. - Например, о Мэри Кэри, черной учительнице, которая прославилась тем, что укрывала в Канаде беглых рабов с Юга.
- Я читал ее записки.
- Невероятно! Где вы их достали?
- Из Библиотеки Конгресса.
- Мы обязательно пришлем вам новейшую педагогическую литературу наших университетов - Монреальских, Оттавских, Торонтского.
Когда я вернулся в свое бунгало, Серега встретил меня тремя бутылками шампанского.
- Французское! - закричал он, как только я появился на пороге. Лучшее!
- С какой стати перед сном мы будем глотать... этот брютт? неуверенно запротестовал я, разглядывая этикетку.
- Ванюха, родной! - зашептал он, обняв меня за шею. - Сегодня у меня такой удачный день! Ты знаешь, я готов забраться на Козий остров и перекричать обе половины этого великолепного, чудесного, бесподобного водопада. И знаешь, что я буду кричать? Я буду кричать, подражая нашему великому Пушкину:
- Ай да Серега! Ай да сукин сын!
Октябрь. Мне сегодня приснился снег. Много-много снега. Будто я шел по улице Горького и вдоль тротуаров лежали сугробы белого пушистого снега. Я взял его в обе ладони и стал нюхать. Ты знаешь, чем пахнет наш снег? И хлебом, и полевыми цветами, и молодыми листочками березы, и весенней пашней, и парным молоком. Родиной наш снег пахнет, Машуня! Сегодня я вдруг ощутил такую острую ностальгию, такую тоску по дому, что вдруг почувствовал слабость, тело покрылось испариной, и если бы не сел в кресло, то наверное упал бы. Было это утром. Отдышавшись, подошел я к окну и не увидел скопища серых громадин, а увидел Киев златоглавый, легкий, воздушный, словно парящий над землею. Не увидел черную полосу Гудзона, нет - передо мной катил свои серебряные воды Днепр-батюшка. И здешний завтрак показался мне пресным и тошным, и улицы-колодцы чужими, и люди в них мертвенно-враждебными. И даже мой красавец-бьюик, мой несравненный "Обворожительный", не развеял моего уныния. Конечно, работа - лучшее лекарство от любой хворобы и хандры. Но, очутившись вечером дома, я вновь испытал приступ меланхолии. Где-то далёко-далёко, в обожаемой мною Москве находятся два моих самых любимых на свете существа. А я? В прямом и переносном смысле - на другом свете. И пусть он зовется Новым, мне от этого ни капельки не легче. В какое-то мгновение я вдруг понял всю боль, и горечь, и тупиковую безысходность русской эмиграции. Воистину самым великим наказанием для истинно русского является его вольный или невольный отрыв от своей родной земли. И никакие златые горы не излечат от этого недуга, его не залить вином, не сжечь даже в пламени любовных страстей. Он сильнее человека, если это, конечно, Человек. Ибо есть и другие, для которых Родина там, где достаток и пуховая перина, а совесть и дедовские могилы не в счет... Был здесь ужас национальной трагедии - Великая депрессия, как называют кризис американцы. Стараниями Рузвельта и его "мозгового треста" в дома средних американцев вновь хлынул мед благополучия. А по мне дома и солома едома... И тут я подумал: зачем я здесь? И вдруг вспомнил беседы с Надеждой Константиновной. В Америке много дурного, скверного, неприемлемого для нас. Но много и разумного, доброго, интересного. И в моей области образовании. В школах - и средней, и высшей - обучение белых и негров раздельное. Я был в таких школах - и муниципальных, и частных - где практикуется физическое наказание детей. Помнишь "Очерки бурсы" Помяловского? Очень похоже. Но вот слова, под которым я готов подписаться сам: "Центр всего процесса обучения - ребенок, его инициатива, а не палочный порядок и муштра". Педагог, сказавший их еще в прошлом веке Фрэнсис Паркер. Этим же педагогом введена практика - впервые в Америке когда в классе не стало жесткой дисциплины, а была инициирована обстановка полной свободы и неформальности. Несомненно, общая парадигма всей системы просвещения США прогрессивна. Я уверен - с проклятием сегрегации рано или поздно (лучше, конечно, раньше) здесь будет покончено. Против нее борются и белые, и черные просветители. Я ознакомился с трудами и Марты Берри, и Пруденс Крэндалл, и Букера Вашингтона, и Мэри Кэри. Букер Вашингтон был советником по расовым вопросам двух президентов - Теодора Рузвельта и Вильяма Тафта. Месяц назад Сергей помог мне - через Элис - встретиться с удивительной женщиной, черной просветительницей Мэри Бетун. Умная энциклопедистка. Она работает специальным советником президента Рузвельта по делам нацменьшинств. Признанный авторитет в области образования. Год или два назад получила Медаль Спингарн (присуждается выдающимся неграм).
