— Небось, предлагала тебе заключить фиктивный брак? — поехидствовал он. — А ты, конечно же, согласился. А потом, наверное, вспомнил, что у тебя есть уже одна жена в Хайфе, а вторая — в Москве. Не считая еще двух: в Америке и на Мадагаскаре.
— Отстань от меня, урод! — со злостью произнес Джойстик. — Ольгу и тот вечер в общежитии я тебе никогда не прощу!
— И не прощай. Подумаешь! Меня уже столько людей не могут простить, что одним больше, одним меньше — без разницы. Но ради нашей былой дружбы окажи мне одну услугу.
— Никогда! Ни-ког-да! — твердо повторил Джойстик. Прозвучало это столь торжественно и красиво, что радиоведущему самому понравилось, поэтому он повторил и в третий раз: — Ни-ког-да, слышишь? — но тут же, обуреваемый любопытством, спросил: — А какую?
Константин усмехнулся.
— Так и знал, что ты согласишься, — произнес он. — Тогда скажи мне, как еврей еврею, что надо сделать для организации лечения в Израиле?
— А ты разве еврей? — удивился Джойстик. — Вроде всегда русским был.
— Теперь вот сменил ориентацию.
— А кто болен? Ольга? Она тоже в Израиль намылилась, все меня про медицину ихнюю расспрашивала. А если болен ты, то я палец о палец не ударю. Подыхай здесь, в России.
— Тоже мне — друг старинный! Я вот, может быть, хочу жить и умереть на своей исторической родине.
— Не гони гониво. Костя — ты никакой не еврей, а я не хочу брать на себя ответственность за твой въезд в Израиль. Лучше обратись-ка ты в консульство.
— Да за такой совет даже спасибо не говорят! — Костя рассердился и встал. Даже плюнул с досады в свой недопитый стакан чая. Но, сделав пару шагов к выходу, все же вернулся и сел опять. Джойстик придвинул на всякий случай к себе поближе свою чашку кофе. А то еще и в нее плюнет. От этого Константина можно всего ожидать. Но он где-то все же был рад, что его старый друг вновь объявился. Просто хотелось помучить его подольше.
— Болен ребенок, — мрачно произнес Костя. — Наш с Ольгой сын. Понял теперь, балда еврейская?
— Сам еврей, не кричи.
Джойстик задумался. Это меняло все дело. Конечно, в таком случае надо помочь.
— Что у него за болезнь? — спросил он.
— Лейкоз. Острый и лимфобластный, если по-научному.
Костя потянулся к чашке Джойстика, но тот вцепился в нее обеими руками.
— Да дай, я выпить хочу, — сказал Костя.
— А… я думал… ладно.
Джойстик отпустил чашку, а Костя глотнул кофейку. И совсем хмуро промолвил:
— Может в любой день умереть.
— Скверно. Так что ж мы здесь сидим? — разволновался Джойстик.
— А что надо делать? Хватать мешки и бежать на Казанский вокзал? С него поезд на Тель-Авив?
Костя с некоторой беспомощностью развел руками. Добавил:
— Нет, брат, тут надо заранее связываться с детскими медицинскими центрами в Израиле. Через Интернет. Ты в этом дока, а я профан. Кроме того, ты там свой человек, а я никого не знаю. Ты можешь представляться моим родственником, деверем, внучатым племянником, кем угодно. Ты нужен мне, Джойстик. Но… если я уж тебе настолько противен, то считай, что это просит тебя сама Ольга.
Джойстик некоторое время помолчал, глядя на Костю.
— Ты мне не противен, — сказал наконец он. — Ты мне был и останешься другом. И конечно, я сделаю все, что в моих силах.
Из радиостудии Константин прямиком отправился в посольство Израиля. Погода неожиданно ухудшилась. Только что светило яркое солнце, а тут вдруг пошел проливной дождь. Природа будто взбунтовалась, по тротуарам понеслись потоки воды, ветер набрасывался на редких прохожих, вырывал у них из рук зонтики, срывал кепки и шляпы. Костя стоял в очереди перед зданием посольства и ежился под проливными струями дождя. Зонтика у него не было. Он с детства не любил этот глупый предмет, которого все равно никогда не оказывается под рукой, но который всегда рядом, когда и не нужен вовсе. А теперь зонтики были у всех в очереди, кроме него. И никто не собирался его пускать к себе под матерчатую крышу. Очередь будто знала, что этот долговязый парень, косящий под еврея, совсем-то и не еврей, а так, прикидывается… Пусть мокнет. Такие нам в Израиле не нужны.
Более всего Константина огорчало то, что ему нужно было сразу после посольства звонить Людмиле Марковой, новой золотоволосой знакомой, и ехать с ней в ресторан. Ну куда он попрется в таком мокром и жалком виде? Только в баню, сохнуть. А очередь двигалась еле-еле, приближаясь к обетованной земле по два метра в час.
