— Ладно, для начала поработаешь у меня одним из менеджеров, — сказал он. — Пройдешь краткий курс обучения. Займешься рекламой. Потом, если дело пойдет, попробую тебя на другом месте. Мне нужны представители и за рубежом. Словом, все будет зависеть только от тебя самого.
— Хорошо, — против своей воли кивнул Константин.
— Что — «хорошо»? — опять усмехнулся Мамлюков. — Чего же ты про зарплату не спрашиваешь? Фамильная стыдливость? Ох уж мне эта интеллигенция. Прав был товарищ Ленин, когда сказал: интеллигенция — это не мозг нации, а ее говно.
— Ну… сколько? — совсем смешался Костя.
— Пока тысячу.
— Как? Всего? Я в своей больнице три получаю.
— Тысячу баксов, парень. Понял теперь?
От неожиданности Константин даже не знал, что ответить. Он готов был подпрыгнуть до потолка, вместе со своим стулом. Это же в десять раз больше, чем на нынешней службе! И работа, судя по всему, не сложная. Не жмуриков таскать из больницы в морг. Нет, наверное, первое впечатление было обманчивым; этот Мамлюков совсем не так плох. Даже симпатичен. Несомненно умен и талантлив. Человек, как говорят в Америке, сделавший сам себя.
— Чего же молчишь? — спросил Вячеслав Миронович. — В отпуск наши сотрудники выезжают на Канары. Бесплатно. За счет фирмы.
— А в Израиль? — зачем-то спросил Костя. — Не ездят?
— А тебе в Израиль хочется? Можно и туда. У меня там завязки с бизнесом. Но на Канарах свой отель для отдыха. Короче, это дело десятое. Так ты согласен? Приступать через две недели.
— Да! — вырвалось у Константина столь поспешно и громко, что Мамлюков опять не смог сдержать усмешки. «Мой будет!» — подумал он с некоторой долей брезгливого презрения. Впрочем, так он относился почти ко всем людям.
Костя вновь прогуливался возле детской больницы, поджидая Ольгу. Они договорились встретиться вчера вечером, а Рите ему пришлось наврать, что едет на дачу полоть грядки. На работе же он сказал, что дача вообще сгорела и он отправляется на пепелище, чтобы забрать из уцелевшего погреба банки с огурцами, пока их не уволокли соседи. Взяв отгул, Костя заготовил и заявление об уходе, но пока попридержал его, намереваясь получить от главного врача направление в медицинский. Его он тоже собирался обмануть. Совсем завравшись, Константин чувствовал себя плохо.
«Так жить нельзя, — думал он, меряя шагами пространство. — Вот и Антошку опять подвел, забыл купить эту проклятую полицейскую машину! Далась она ему, как собаке пятая нога и второй хвост. Где ее искать? И некогда. К экзаменам совсем не готовлюсь… Так и завалить недолго». Выглядел Константин очень странно. Он был одет в плащ и шляпу, несмотря на жару. На носу — темные очки. А главное, всего за один день у него выросли рыжие усы и борода эспаньолкой. Поэтому Ольга и не узнала его, проходя мимо.
— Девушка, погодите! — засеменил он рядом. — Беременным здесь ходить не положено, здесь особая зона, указ мэра, штраф — сто рублей или тюремное заключение сроком до трех месяцев, выбирайте, но мы можем договориться, я очень страстный…
— Чего вы мелете? — с возмущением повернулась к нему Ольга. — Сейчас как дам сумкой!
— А в сумке у нас что? Гантели? Тогда бейте! — Костя снял шляпу и склонил голову.
Тут только Ольга почувствовала что-то знакомое. Константин снял и очки, подмигнув ей.
— Ты совсем с ума спятил? — засмеялась она. — Чего это ты так вырядился? Когда борода выросла?
— Это грим, фальшивка, — сказал он. — Знакомый парень из театрального института одолжил. На всякий случай, а то охранник меня признает и вновь вцепится. Ну, пошли, что ли?
— Клоун! — покачала головой Ольга. — Был клоуном и остался. Ты только перед Антошкой в таком виде не предстань. Испугается.
— Я сниму усы и бороду в туалете, — пообещал Костя.
Они благополучно прошли па территорию больницы, миновав знакомого охранника, затем очутились в корпусе Антона. Ольга сразу же отправилась к лечащему врачу, Вильгельму Мордехаевичу, а Костя поспешил «в гримерную». В коридоре они вновь встретились.
— Он пока занят, я подожду, — сказала Ольга. — А ты ступай к Антошке.
Выглядела она очень бледно и напуганно. В коридоре, кроме них, возле окна стояла еще одна молодая женщина, с каким-то отрешенным и безучастным лицом. Покосившись на нее, Костя спросил:
