Растет сила Никона, но увеличивается в стране и сопротивление его церковным реформам. Не желают тысячи русских людей менять привычки и обряды.
Причина, однако, не в книгах или способе креститься, а в постоянном недовольстве сотен тысяч людей церковью и ее служителями.
Разные люди, очень не похожие по своему положению, неожиданно соединяются против Никона.
Больше всего здесь простых людей, крестьян и посадских. Религия, церковь веками играет такую роль в жизни миллионов, их сознание настолько бессильно вырваться из тысячелетнего мрака, что они абсолютно уверены, будто есть связь между ухудшением их жизни и попыткой угнетателей кое-что переменить в церковных обрядах.
«Это неспроста!» — говорят они и надеются, что если сохранить старинную веру, то и жить будет легче. Ученые нашего времени определяют такие народные мнения как классовый протест, но в религиозной форме.
Были среди ревнителей старой веры и люди богатые, из купцов, духовенства, знати. Этих людей немало пугает все большее подчинение православной церкви самодержавному государству; они видят в этом ограничение своей вольности и прав.
Возникает раскол: разделение верующих на тех, кто принял и покорился никоновским нововведениям, и тех, кто продолжает отстаивать веру своих отцов и дедов — позже их назовут старообрядцами, или раскольниками.
С первых же дней главой старообрядцев становится Аввакум.
* * *
Шумно на Красной площади, много народу толпится здесь. В церкви, что против Кремля, сегодня не пробиться: оттуда разносится гневный голос Аввакума, яростно и страстно проклинающий никоновские указы. А ведь хотел патриарх помириться с буйным попом, даже сделал его протопопом, то есть «старшим попом», — но разве Аввакума можно купить!
— Велит патриарх поклоны в церкви творить не по колену, но в пояс, — сверкая глазами, кричит Аввакум, — да еще и тремя перстами креститься. Те новости яко зима: так сердце от них зябнет и ноги дрожат. Отец же наш Неронов семь дней как в монастыре молится, и услышал он глас божий: время пришло, глаголет, неослабно страдать!
Врываются в церковь стрельцы с приказом схватить Аввакума, расталкивают собравшихся, пробираясь к протопопу, а тем временем гремит гром Аввакумовых проклятий:
— Слуги антихристовы! Волки в овечьей шкуре! Что замыслили? Веру в народе погубить! Безумные, доколе христиан мучить будете?
Аввакума и с ним еще шестьдесят человек отводят в тюрьму, протопопа запирают в Андрониковом монастыре, где он сидит три дня без воды и пищи. «Никто ко мне не приходил, — пишет он позже, — токмо мыши, и тараканы, и сверчки кричат, и блох довольно».
С этого времени жизнь Аввакума и его близких — непрерывная цепь гонений, страданий, яростной борьбы за свои взгляды; борьбы, в которой в полной мере выявились непреклонное мужество, могучая сила протопопа, растущий авторитет его личности и сочинений.
Нелегко нам сегодня принять чью-либо сторону в тех битвах. Многое чуждо, непонятно… Страшны и свирепы царь, патриарх, но и неистовый их противник, кажется, если б оказался у власти — сел на место своих врагов, — то расправлялся бы не слабее…
Очень сложно, трудно нам три века спустя отделять в жизни и речах Аввакума темное от яркого, человеческие заблуждения от мужества и великого таланта, стремление повернуть русскую историю назад — к старине, и силу протеста, которая (независимо от воли самого протопопа) ведет вперед.
Никон хочет сослать Аввакума подальше, в Восточную Сибирь, «за его многие бесчинства». Однако царь не соглашается, он отправляет протопопа в столицу Сибири — в Тобольск. Тамошний архиепископ Симеон, давний хороший знакомый Аввакума, просит прислать ему попов «небражников» и «неплутов».
«Протопопица младенца родила, — читаем мы в „Житии“, — больную в телеге и повезли до Тобольска; три тысячи верст, недель с тринадцать волокли телегами, и водою, и санями половину пути».
Аввакум выехал из Москвы с семьей в шесть человек 17 сентября и прибыл в Тобольск в конце декабря 1653 года, пробыв в дороге свыше трех месяцев.
И здесь он тоже сразу нажил себе врагов. Опять яростно борется с пьянством, развратом, несправедливостью. Но главное, по-прежнему громит Никона, обвиняя его в неправильной вере, грозит, что будет за это в стране три пагубы: мор, меч и разделение.
