-- Что-жъ, давать ему на чай за его невѣжество или не давать?-- обратился Николай Ивановичъ къ женѣ.-- По настоящему не слѣдуетъ давать. Вишь, рожа-то у него!.
-- Да рожа-то у него не злобная,-- откликнулась супруга.-- А мы дѣйствительно, немножко и сами виноваты что, не спросясь брода, сунулись въ воду... Можетъ быть, у нихъ и въ самомъ дѣлѣ порядки, чтобы не пускать, если въ поѣздѣ такая цивилизація, что онъ бѣжитъ съ рестораномъ.
-- Ну, я дамъ. Русскій человѣкъ зла не помнитъ,-- рѣшилъ Николай Ивановичъ и, протянувъ метрдотелю двѣ полуфранковыя монеты, прибавилъ: -- Вотъ тебѣ, швейцарская морда, на чай. Только на будущее время держи себя съ русскими въ аккуратѣ.
Метрдотель поклонился и поблагодарилъ.
-- Зачѣмъ-же ты ругаешься-то, Николай?-- замѣтила мужу Глафира Семеновна.-- Нехорошо.
-- Вѣдь онъ все равно ничего не понимаетъ. А мнѣ за свои деньги отчего-же не поругать?-- былъ отвѣтъ.
-- Тутъ русскіе есть въ столовой. Они могутъ услышать и осудить.
Часу въ четвертомъ поѣздъ остановился на какой-то станціи на три минуты и можно было перейти изъ вагона-ресторана въ купэ. Супруги опрометью бросились изъ него занимать свои мѣста. Когда они достигли своего купэ, то увидѣли, что у нихъ въ купэ сидитъ пассажиръ съ подстриженной а ля Генрихъ IV бородкой, весь обложенный французскими газетами. Пассажиръ оказался французомъ. Читая газету, онъ курилъ, и когда Глафира Семеновна вошла въ купэ, обратился къ ней съ вопросомъ на французскомъ языкѣ, не потревожитъ-ли ее его куреніе.
-- Если вамъ непріятенъ табачный дымъ, то я сейчасъ брошу сигару,-- прибавилъ онъ.
Она поморщилась, но просила его курить.
Николай Ивановичъ тотчасъ-же воскликнулъ:
-- Вотъ видишь, видишь! Французъ сейчасъ скажется. У него совсѣмъ другое обращеніе. У нихъ все на учтивости. Развѣ можетъ онъ быть такимъ невѣжей, какъ давишняя швейцарская морда, заставлявшая насъ стоятъ на тормазѣ! Me комплиманъ, монсье... Вивъ ли Франсъ... Ну -- рюссъ...-- ткнулъ онъ себя пальцемъ въ грудь и поклонился французу.
Французъ тоже приподнялъ свою дорожную испанскую фуражку.
-- Зачѣмъ ты это? Съ какой стати разшаркиваться!-- сказала мужу Глафира Семеновна.
-- Ничего, матушка. Масломъ кашу не испортишь. А ему за учтивость учтивость.
Поѣздъ продолжалъ стоять. Вошелъ кондукторъ, попросилъ билеты и, увидавъ, что супруги ѣдутъ въ Біаррицъ, сообщилъ, что въ Бордо имъ надо пересаживаться въ другой вагонъ. Фраза "шанже ля вуатюръ" была хорошо извѣстна Николаю Ивановичу и онъ воскликнулъ:
-- Команъ шанже ля вуатюръ? А намъ сказали, что ту директъ... Команъ?
-- Команъ шанже? Сетъ вагонъ е пуръ Біаррицъ...-- возмутилась въ свою очередь Глафира Семеновна.
-- Нѣтъ, мадамъ, въ Бордо въ шесть часовъ вечера вы должны перемѣнить поѣздъ,-- опять сказалъ ей кондукторъ по-французски, поклонился и исчезъ изъ купэ.
-- Боже мой! Это опять пересаживаться! Какъ я не терплю этой пересадки!-- вырвалось у Глафиры Семеновны.
VI.
Въ 6 часовъ вечера были въ Бордо. Поѣздъ вошелъ подъ роскошный, но плохо освѣщенный навѣсъ изъ стекла и желѣза. Пассажирамъ, ѣдущимъ въ Біаррицъ, пришлось пересаживаться въ другой вагонъ. Супруги Ивановы всполошились. Явился носильщикъ въ синей блузѣ. Глафира Семеновна сама сняла съ сѣтки свои картонки со шляпами.
-- Какъ ты колешь, а эти двѣ картонки я не могу поручить носильщику,-- говорила она мужу.-- Неси ты санъ...
Николай Ивановичъ сдѣлалъ недовольное лицо.
-- Но это-же, душечка...-- началъ было онъ.
-- Неси, неси. Вотъ эта шляпка стоитъ восемьдесятъ три франка. Больше четырехъ золотыхъ я за нее заплатила въ Парижѣ. А носильщикъ потащитъ ее какъ-нибудь бокомъ -- и что изъ нея будетъ! Неси....
И мужъ очутился съ двумя картонками въ рукахъ.
-- Біаррицъ... Вагонъ авекъ корридоръ, же ву при...-- скомандовала Глафира Семеновна носильщику и торопила его.
-- Будьте покойны, мадамъ... Времени много вамъ. Здѣсь вы будете сорокъ минутъ стоять,-- отвѣчалъ ей старичекъ носильщикъ и поплелся, какъ черепаха.
Поѣздъ въ Біаррицъ былъ уже готовъ, но стоялъ на противуположной сторонѣ вокзала, на другомъ пути. Это былъ поѣздъ Южной дороги. Въ немъ уже сидѣли пассажиры.
