Ты говоришь: в моей пучине
Храню всегда мечту одну:
Чтоб небеса с улыбкой синей
В мою взглянули глубину.
. . . . . . . . . .
В былые годы, в век минувший,
В меня был город погружен,
И этот город потонувший
Доныне мною охранен.
Участники гигантской драмы
В моих водах нашли конец.
О небо! Ты увидишь храмы,
Среди зубчатых стен — дворец.
Он весь зарос травою дикой;
Полуразрушен древний храм,
Покрытый скользкой мозаикой;
Белеют кости здесь и там,
Безглазый череп из-под шлема
Улыбку тяжкую хранит,
На мертвых пленницах гарема
Запястий золото блестит.
Из лабрадора изваянный
Горою памятник взнесен,
И под парчою златотканой
Объял царевну вечный сон.
Увидишь, небо, лучший в мире
В ларце топазовом алмаз.
В глухой пещере на Памире
Веками был он скрыт от глаз;
Не ведал мир о том алмазе,
Когда его, как сердца дар,
Принцессе, юной Карнеазе,
Вез на груди принц Джальмиар.
Уж близко: вот за поворотом
Предстанет город перед ним.
И всадник подлетит к воротам,
Любовной жаждою томим.
В его душе — одно виденье:
Невесты очи… Вдруг удар!
Подземный гул… Землетрясенье
Колышет почву. Джальмиар
Летит в волненьи небывалом.
Вот и последний перевал!
Вдруг над зияющим провалом
Горячий конь внезапно стал.
Седок увидел: вся долина,
Толчком оторвана от гор,
Сползала книзу, как лавина.
Как Атлантида древних пор.
Поля цветущие и пашни,
Сады, манящие вдали,
Дома, мечети, храмы, башни —
Все низвергалось в глубь земли.
И страшным ринулись потоком
К провалу воды из озер,
И в море скрылось все широком —
Таков был рока приговор!
[11]