Старшие офицеры вошли в женский кубрик и расположились, чтобы видеть друг друга. Не тратя впустую время на переговоры, они вели персональные диалоги с Ординатором, запрашивали справки, сверяли факты, делали выводы. Порою встречались взглядами и посматривали на Нечаева.
Роман был непохож сам на себя.
Все уже знали: это первый случай в истории космоходства. Каждый по два-три раза запросил поимённое перечисление членов экспедиции, а Роман бегло изучил досье на всех, кто находился в составе группы. Результат не менялся: десять имён с пометкой «в строю», одно — Милош — с пометкой «критическое повреждение личности». И, неуклонно: отсутствие Майкла и наличие отчего-то Ольги.
— Предположим, что с этим, — Нечаев ловко изобразил улыбку американца, — всё понятно… Есть шанс, что ему вообще не стали вносить Ординатора. Но тогда…
— Я пробудилась первой, — мягко перебила Рената. — но материализовалась, видимо, второй. Я увидела его в раскрытой капсуле сразу же, как только поднялась.
— Его приёмник сработал первым, — пояснил Буров. — Такое бывает. Если так, тогда ясно почему проснулся он не сразу.
— Без Ординатора пробуждение долгое и… тяжёлое, — кивнула Рената.
— Предположим, начальство предписало Корстневу не делать этого из… из каких-то своих, высоких, нам непонятных соображений безопасности, или ещё чего, — продолжил Роман. — Да пусть хоть из вредности! Американец же. Пусть так. Но — Ольга?!. Она ж… Саныч?.. — с надеждой посмотрел он на строго друга. — Мы ж… мы квартиру купили… Если бы что-то поменялось — она б сказала! Мы на погружение в одной машине приехали — ты сам нас встречал!..
— Не нагнетай. Было, и не один раз — бац, и что-то не то. И лежишь в капсуле с транспортным раствором, как килька. И вылавливают хрен пойми через сколько. Но почему её засчитали… Какая-то ошибка это, Ром… — Александр Александрович бессильно пожал плечами.
Ошибка. То-то и пугало, что Ординатор не ошибался. Он был с людьми с первого дня войны, «видел» все окопы и укрепления войск Союза, «знал» каждого солдата по имени, «слышал» все их байки холодными ночами в перерывах между артогнём, «чувствовал» боль того сержанта, что потерял в засаде взвод, а сам остался жив благодаря дрожащей девочке семнадцати лет с перемазанным кровью красным крестом на драном рукаве. Он не ошибался. Никто, никогда, нигде не сказал про Ординатора — «ошибся». Всякая его справка командиру была точной и подробной настолько, насколько таковой вообще могла быть. Слыша жужжание сервоприводов, видя приближение синтетической смерти, солдаты знали: он с ними. Боль будет разделена на всех, страх — купирован. Останется только ярость. Всепоглощающая ярость и ненависть к заклятому врагу.
Офицеры предпочли сделать вид, что Александр Александрович вообще ничего не говорил.
— Есть ещё кое-то, — загудел Буров. — На борту синтетик. Майор вызвал меня для проверки «Ос». Я проверил, — инженер скривился, точно от боли, — но не обнаружил следов активности. При этом в генераторной есть отметины на полу. Синтетик время от времени питался энергией генератора, и вставал всегда в одном и том же месте. Только… зачем? Ведь можно было просто встать в предусмотренный для этого порт — в контейнер!
— Сколько «Оса» может обойтись автономно?
«Боевой комплекс „Оса“, исходя из предоставленных данных пакта „Доброй воли“, в состоянии сохранять активное состояние без подпитки от источников электрического тока до пятидесяти суток», — исчерпывающе ответил командиру Ординатор.
— Замуруем, отрубим питание портов, и пусть помрёт с голоду? — невесело предложил Нечаев и тут же уронил лицо в ладони; на душе скреблись кошки.
— Он скорее проявит себя, — предположил Буров. — Нужно прямо сейчас изъять оружие и всё остальное.
— А там оружие?
— Мы не вскрывали. Пломбы земные, — поспешил пояснить Роман, — следов взлома нет, так что мы решили ничего в ящиках не трогать. Они ж не настолько умные, чтоб сначала вскрыть пломбу, влезть внутрь, да ещё как-то потом ту же пломбу навесить!
