― На Амарку! И где мы емя какавы возьмем? ― спросил он и как бы даже заругался. ― Ну, пришарашимся мы. Ну, отпугнем турченят. А с нас же и спросят наши друзья свою какаву. “А какава где?” ― спросят. ― Международная конфузия будет, Лексеич!
И потом, вечером, хлебнув по своему обыкновению местной водки, прозываемой им кышмышевкой, вспомнил мой вопрос.
― Лексеич, а ведь точно. Коза лошадь лечит. Только что ее покупать. Казаки сбегают куда ни есть да притащат! ― с какой-то дымкой в голосе сказал он.
― Ну, это уж после Амарки, ― вопреки желанию разговаривать с ним, сказал я.
― Так мы до Амарки ее с боя возьмем! ― встрепенулся сотник Томлин.
Совершенно по-другому принял меня старший офицер Терской казачьей батареи, замещающий должность ее командира есаул Павел Георгиевич Чухлов, прослуживший в этой батарее со дня выпуска в нее из училища. Известно, с какой ревностью обычно принимают старослужащие в свою среду нового командира. И, предупреждая эту ревность, Павел Георгиевич, как старый дядька, посоветовал мне как можно быстрее отличиться, что, конечно, я знал без него. Но он посоветовал не стесняться отличиться и воспользоваться каким-нибудь случаем, совершенно неопасным, но эффектным в плане зрелищности. Я его не понял.
― Напрасно вам рисковать для такого случая нельзя. Собой нельзя швыряться. Проявить себя у вас будет много возможности. Да вы уже и отличились. Но показать себя нам, то есть новым вашим подчиненным, просто необходимо. Вот и проявите себя в какой-нибудь неопасной перестрелке, постойте там под турецким огнем с полутора верст, что ли! ― по-дружески сказал он.
Я его понял и советом воспользовался при первом же случае ― оставил объединенную нашу батарею на него и возглавил недолгое преследование сбитого с позиций турецкого отряда.
Пустил ли по корпусу про эту пресловутую “какаву” именно сотник Томлин, или она родилась до него, а он только подхватил, но весь корпус вдруг заговорил о ней.
Нам было известно, что британскому солдату в суточном рационе были положены и мармелад, и горячее какао, и кровяной бифштекс, и еще черт знает какие деликатесы. И продовольствие, и обмундирование, и теплые палатки зимой, и боезапас, и прочие немыслимые для нас вещи им завозились морем и далее переправлялись по рекам Тигр и Евфрат речными пароходами и баржами. Мы же снабжались от нашей перевалочной базы Энзели на побережье Каспия едва не вьючным транспортом по жутчайшим дорогам. Летом это были пыльные тропы. Зимой ― раскисшие болота в низинах и ледяные, занесенные снегом камни на перевалах. И зимой и летом их надо было охранять от многочисленных банд, состоящих из местных племен. И летом, и зимой здесь не было здоровой воды, фуража, но были тучи комаров, мошек и прочих москитов, неисчислимое количество пауков, скорпионов, тарантулов, змей, вшей, клопов. Рейдом на Кут-Эль-Амар мы уходили от базы снабжения более чем на полторы тысячи верст, то есть практически оставались без снабжения и тыла вообще. Но британец объявил на весь мир о том, что не позволит себе сидеть в крепости без мармелада и какавы. Нам было объявлено в вызволение его из такого леденящего душу положения лечь костьми, но пробиться к британцу.
Я, кажется, уже приводил в пример подвиг полковника Барыбина, начальника гарнизона крепости Прасныш на Западном фронте. Если и приводил, то смею напомнить еще раз. В его руках было четыре пехотных батальона и две батареи. Одиннадцать дней эти люди противостояли варварской бомбардировке тяжелыми орудиями и атакам целого корпуса. Оставшись без боеприпасов, они неоднократно встречали германцев в штыки. В последнюю атаку полковник Барыбин собрал абсолютно всех, кто был под рукой, кто стоял на ногах и кто держал винтовку или шашку. Это оценил даже противник. Как признание высшей доблести плененному полковнику Барыбину было возвращено его оружие.
А тут, простите, к тринадцатому числу не станет на завтрак какавы! И хваленое британское понятие о чести позволило объявить о сдаче крепости, то есть, по сути, объявить о неисполнении приказа. И она же, хваленая британская честь, позволила обратиться за помощью к ненавидимому и презираемому славянину и не позволила представить, как этот презираемый славянин, совершенно измотавшись в предыдущих боях, будет шашками пробиваться сквозь осадные турецкие укрепления!
