Он не думал о том, что время не стоит на месте, и лишь удлинившиеся тени деревьев вернули его к действительности. Он сделал последний, чертовски трудный пируэт и направился назад, к товарищам. Он немного устал и ехал не спеша. Согнувшись в три погибели, он проехал под мостиком, как вдруг почувствовал, что лед уходит у него из-под ног. Он бросился было бежать, потерял равновесие и оказался в воде по самый пояс. Бессознательно он начал кричать; он погружался все больше и больше: тщетно пытаясь выкарабкаться, он опирался об лед, который тут же обламывался под его тяжестью. Белесые льдинки плавали вокруг него по темной воде пруда, который в этом месте, вероятно, был очень глубоким, так как все попытки Бруно нащупать дно ни к чему не приводили. Парализованный ужасным холодом, сковавшим нижнюю часть его туловища, он задыхался и с трудом держался на воде.
Отец Грасьен услышал его крик и вместе с несколькими учениками бросился на помощь. Не доходя двух-трех метров до провала, где, едва не теряя сознания, из последних сил барахтался Бруно, он лег и начал ползти по льду.
Отстегнув пояс, монах бросил его Бруно, который ухватился за него обеими руками. Бруно вытащили из воды; опираясь на монаха, он сделал в направлении берега несколько шагов и потерял сознание.
* * *
Бруно постепенно приходил в себя, все еще продолжая бороться, — только теперь он пытался избавиться от страшной тяжести, навалившейся ему на грудь. Наконец ему удалось обеими руками сбросить ее, и он очнулся. Открыв глаза, он обнаружил, что лежит на диване, по потолку танцуют отблески горящего в камине огня. Наклонившись над ним, отец Грасьен растирал его. В комнате стоял сладковатый запах камфары.
— Надо же было упасть в обморок, точно девчонка какая-то, — пробормотал Бруно. — Без вас…
— Не будем говорить об этом, — заметил монах. — Ты ведь хороший пловец и, конечно, сам смог бы выбраться.
Закончив массаж, он опустил рукава. Под сутаной он носил старую вылинявшую солдатскую рубашку защитного цвета. Он внимательно смотрел на Бруно, и глаза его улыбались.
— Тебе не холодно? Возьми халат — вон там, на кресле, и сядь поближе к огню. Надо высушить волосы, а то ты промок как собака. — Он застегнул капюшон и натянул черные шерстяные перчатки. — А теперь, поскольку я тебе больше не нужен, я отправляюсь с учениками в коллеж. Ты же приходи, когда немного отогреешься. Госпожа де Тианж обещала дать тебе один из костюмов Жоржа, своего деверя. Везет же тебе! Глядишь — «прогуляешь» закон божий и не будешь на уроке отца настоятеля! Теперь, при твоих новых идеях, тебе, наверно, и вовсе скучно слушать его! Все же возвращайся не слишком поздно, хорошо?
Бруно улыбнулся, но не стал еще раз благодарить монаха, и тот ушел. Бруно стеснялся проявлять свои чувства, и, хотя готов был горячо пожать монаху руку, все же не сделал этого. Стоя перед огнем, он чувствовал, как приятное тепло разливается по спине; ему было хорошо в этом широком халате, слишком длинные рукава которого доходили ему до кончиков пальцев. Он заметил, что с одежды, которую Грасьен повесил сушить перед камином, капает на ковер вода. Он вытер образовавшуюся лужицу, затем подошел к окну и увидел толпу удаляющихся учеников. Пруд потускнел, тени на снегу померкли. Наступал вечер, спускались голубоватые сумерки, и комната своим освещением напоминала подводное царство. А за окном широкой багровой полосой протянулась от дерева к дереву линия горизонта.
Бруно вздрогнул, услышав звук открывающейся двери.
— Я вам принесла чаю, — раздался нежный приятный голос. — Надеюсь, вы его любите?
Держа обеими руками поднос, в комнату вошла молодая женщина; дверь она захлопнула ногой. Бруно, чрезвычайно смущенный своим одеянием и голыми ногами, пробормотал лишь «спасибо». Он молча смотрел на нее, пока она разливала чай. Он вспомнил, что уже видел ее однажды вместе с Жоржем в вестибюле коллежа. Живая легкая, грациозная, она плавным движением рук расставила чашки. Голубое шерстяное платье подчеркивало ее высокую талию, на шелковых чулках играли отблески света. Бруно продолжал стоять у окна; она подошла к нему с чашкой в руке.
