От этих мыслей ему стало жарко, и он заерзал в седле: испытывать возбуждение, когда скачешь галопом на лошади, ощущение не из приятных. Но каждый раз, бросив взгляд вперед, он видел твердые очертания ее ягодиц и вспоминал, как его руки ласкали их.
Черт, если он не выкинет из головы подобные мысли, он просто свалится с лошади. Вытерев с лица пот, Уэбб заставил себя отвести взгляд и стал смотреть на верхушки деревьев, на лошадиные уши, куда угодно, только не на нее…
Лишь какое-то время спустя он успокоился и опять почувствовал себя свободно.
Они не разговаривали. Роанна в последние дни вообще мало разговаривала, а сейчас, казалось, ее полностью захватила езда… Ну и хорошо. Самое главное, он вытащил ее на прогулку. Сам Уэбб с тех пор, как приехал в Давенкорт, не отдыхал почти ни минуты и теперь с удовольствием вдыхал пахнущий летом воздух. В Аризоне его глаза привыкли к виду суровых гор, к бесконечной синеве неба, к зарослям кактусов. И воздух там другой — сухой, такой прозрачный, что было видно на пятьдесят миль вокруг, а ручьи после дождя превращались в стремительные потоки. Он забыл, какой необыкновенно зеленой была земля Алабамы, даже тени под деревьями — и те зеленые. Влажный воздух был наполнен ароматами цветов, деревья и вечнозеленые кустарники тихо шелестели от ветерка, такого тихого, что едва ощущался. Полевые цветы кивали ему своими разноцветными головками, птицы щебетали в ветвях деревьев, а кузнечики с треском вылетали из-под копыт лошадей.
Это была его земля. За десять долгих лет он успел полюбить Аризону и никогда не сможет забыть ее, но здесь его дом, здесь его корни, глубоко ушедшие в эту плодородную почву. Тэлленты жили в Алабаме уже больше двух столетий, а если принять во внимание кровь индейцев чероки, текшую в жилах его предков, то гораздо дольше. Теперь он вернулся и должен заняться строительством будущего. Ему не нравилось, что так много Тэллентов живет вне Да-венкорта. Люсинда — последнее связующее звено между Давенпортами и Тэллентами, и когда она умрет… Он взглянул на стройную фигуру на лошади впереди. После смерти родителей Роанна осталась единственной прямой наследницей, последней из Давенпортов, он сделает все, чтобы оставить собственность Давенпортов в неприкосновенности для нее.
Их прогулка длилась так долго, что они уже опоздали на ленч. Уэбб не хотел, чтобы Роанна опять осталась голодной, но, видя, как порозовели ее щеки, какой свежий у нее стал вид, он посчитал, что в этом нет ничего страшного и он введет правило для Роанны — совершать отныне верховые прогулки каждый день, и совсем неплохо, если он станет сопровождать ее.
Она давно перестала быть маленькой болтушкой, которая смешила его своими замечаниями. Та Роанна никогда уже не вернется.
Грустно. В сдержанную, холодную женщину ее превратило не только потрясение, но и просто возраст. Когда-нибудь она все равно бы изменилась, ведь время и чувство ответственности меняют людей. Он скучал по озорной девчонке, но женщина, в которую она превратилась, не была похожа на других. Эта смесь несоединимых черт — страстности и холодности — сводила его с ума.
Прошлой ночью, стоя на веранде, он смотрел на нее через окно. Она читала. Узкий луч света от лампы падал на лицо, оставляя во мраке тонкую фигуру, свернувшуюся калачиком в кресле. В каштановых волосах вспыхивали красные искорки, скромная белая ночная рубашка скрывала ее до самых лодыжек, но он видел неясные очертания ее грудей и чувствовал под тканью обнаженное тело.
Он знал, что может войти в комнату, опуститься на колени перед ее креслом, и она не будет протестовать. Потом его руки скользнут под ее ночную рубашку и притянут ее к себе.
Внезапно Роанна подняла голову, как будто почувствовала на себе его горящий страстью взгляд. Карие глаза загадочно смотрели сквозь оконное стекло. Под белой тканью ее груди твердели маленькими холмиками.
Беременна ли она?
Слишком рано думать об этом, но ему все равно хотелось раздеть и исследовать дюйм за дюймом ее тело, чтобы потом заметить малейшие изменения, произошедшие в ней.
Кажется, он сходит с ума.
