А меж гор крутых -
Алая заря...
И голос перекатывается, перекатывается, эхом... Гремит...
Так... саженей пять гремит...
Вверх! Вверх!
-- Фу-у-у! Хи-и... Здесь... стоит... гора...
А высоко, будь оно неладно!
-- И там стоит гора-а! Фу-у-у!
Сел!
Гляди! Нам, туристам, еще и далеко!
...А ну, бодрее! Легкие будут дышать вовсю, кровь окисляться!
Айда выше! . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Ой, высоко там еще?
Сел!
...Фу-у-у! . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
А ну вставай, турист!
О-о-о-х!
Вв-е-е-е-рх! Ну и далеко же еще вве-е-е-рх!
Сел! . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
А ну-ка, вставай!
Сел! . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
А ну...
Сел... . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Сел... . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Сел... . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Сел... . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Сижу... . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Эй, люди добрые! Может, хоть одна христианская душа внизу найдется? Ловите меня, подхватывайте нас, туристов, а то проклятые ноги почему-то не хотят на горе держаться... Ох!
...Дррр!
...Пошли, господи, на пути пусть не кедр ливанский, так хоть нашу родную бузину, чтоб можно было за что-нибудь уцепиться, а то, ей-богу, и черепков не соберут...
...За сосну ухватился!
Ох! . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
И лежал на ложе, как Иисус Христос, потому что ноги, как гвоздями пробитые!
Легкие расправишь -- ноги сведет... Ноги расправишь -- легкие сведет... . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Одним словом -- туристы!
1924 ______________________________________________________________________
Под парусом
Когда синее море отары белых баранов к скалистому берегу гонит, швыряет о берег скалистый, разбивает в белую, влажную пыль...
Когда синее море гневно, когда оно шумит и злится...
-- Поехали?
-- Отчего ж? Я, ей-богу, не боюсь! Только я никогда не ходил по морю под парусом... Не укачало бы!
-- А бывает, что и переворачиваются?
-- Что, уже труса празднуешь?
-- Я?! Чепуха! Едем... Ездят же рыбаки -- и веселы и здоровы! Чего там бояться? Едем! Пошли! А... сильно качает?..
-- А я так совсем не боюсь! Хоть и не ходила, а не боюсь! Только вот волнуется оно здорово?! А нельзя, чтоб под парусами и чтоб море было спокойное? Это бы, по-моему, лучше было!
-- Да и по-моему лучше... А чтоб бояться, так нет!.. Только ветер не чересчур сильный?
-- Садитесь, товарищи! Сейчас как рванем!
-- Товарищ Антон, не слишком качает?
-- Ничего! Давай назад!
Отчалили...
Везут нас старые рыбаки -- дядя Гриша, серогубый, седоусый, меднолицый дядя, который уже больше двадцати пяти лет на Черном море рыбачит, и Антон, его помощник, крепкий, подвижной, с татуировкой на груди, белесый, терпкий и соленый весь, как морская вода.
С ними двое "зеленых" -- молодые ребята, они еще только приучаются к тяготам рыбачьего труда на море. Один -- красивый, смуглый, стройный, с живыми карими глазами, а другой -- неуклюжий, с сонными рачьими буркалами, вздернутым к голубому небу носом, и мысли у него скрипучие, как немазаная татарская мажара [1].
-- Эх, и зеленый же! Поворачивайся, зануда!
Следует тяжкий вздох. Хриплый и соленый и такой многоэтажный, как зубчатый Ай-Петри... Во вздохе этом "печенки", "селезенки", "артерии", "вены", "предсердия", "желудочки" сплелись с морской "матерью" в самой "поднебесной канцелярии".
И вздох этот сопровождается жалостным и вместе с тем презрительным взглядом в сторону нашей спутницы.
-- "Дама! Низзя!"
А его так и распирает, выдержанного в морском рассоле Антона, и волчком вертит на лавке.
Зачем тут дама?!
Не было бы дамы -- выскочили бы все эти "печенки" и "селезенки" в сопровождении "матери" из души Антоновой, оттолкнулись бы и поскакали, подхваченные ветром, по морским барашкам, по всему Понтийскому морю...
