— Васечка такой же серенький? — спросила Света и погладила крутую башку рыжего кота, который бодал её локоть, коротая ожидание.
— Нет, — Ангел опустил Мольку на землю, держа в кулаке петлю поводка. Оглядел серого котика:
— Васечка был выженький, тут с пятнушком. Белым. И толстый. А ещё где хвостик… — руки Ангела плавно улетели за спину, и Молька покорно сделала несколько шагов вслед за поводком, дрожа спичечными ножками, — где хвостик, тут были полоски, как будто бантики.
— Красивый, — сказала Света. Фотоаппарат шевельнулся в руке. Ну чего же ты, шепнул, смотри, как волосы свесились вдоль нежной щеки и упали на согнутый локоть, а глаза, посмотри, какие глаза… и розовые штанишки. Молчи, без слов ответила Света, не смей, это же Ангел. И камера замерла, смирившись, как послушная Молька. Клетчатый человек прислонился к балюстраде, шоркнул ногой по пузатому каменному столбику и стал благожелательно смотреть на Свету.
— А дядя Коля пришел и ужинал, а еще пил водку, а потом, когда встал, то Васечку пихнул ногой и попал. Мама сильно кричала на дядю Колю и выгнала. А потом обратно позвала. Свете показалось, что туча, любопытно рассматривающая их сверху, ухнула, довольно навалилась на тихий приятный вечер, подмяла его под себя, и весь воздух, чудесный, полный трав и цветов, полный созревающих яблок и тайных гранатов, подсмотренных сверху в чужом дворе, он весь умер, раздавленный словами Ангела.
— Васечка тоже плакал. И я плакала. Мы с мамой его похоронили. А мама купила мне Мольку, вот. Ангел повел светящейся в легком сумраке ручкой, и Молька послушно подошла, глядя снизу выпуклыми глазами. Ангел нагнулся и погладил дрожащую спинку. И, снова выпрямляясь, стал смотреть на серого облезлого котика, худого и совершенно уличного, терпеливо ждущего общую кошачью маму. Котика, похожего на толстого рыжего Васечку с белыми пятнами и хвостом в полосках-бантиках.
— Очень похож, — снова сказал Ангел. Мужчина поодаль, не слыша слов, одобрительно хохотнул, вздевая клочкастые брови. Света ангелом не была и потому возненавидела дядю Колю, которого увидела, будто он был прямо тут, на древней булыжной мостовой, у ног величественных грифонов. Встал из-за призрачного стола, согнул ногу.
С ноги слетела разношенная тапка. А ещё на нём была старая рубашка и засаленная белая майка под ней. Света тряхнула головой, не желая видеть ещё. Сказала сухим голосом:
— Он и сейчас с вами живёт? Дядя Коля? Ангел покачал темной головой, волосы снова рассыпались, повисли воздушными чёрными прядями.
— Нет, он же приехал, потому что командировка. Я маленькая была ещё. Это ещё зимой же было.
— Какой прекрасный вечер! — густо сказал клетчатый мужчина, подходя ближе, перехватил поводок Мольки и погладил Ангела по волосам.
— Да, — Света отвернулась и стала смотреть, как грифон отвернулся и смотрит на город.
— А вы откуда приехали? — мужчина сделал еще шаг, и Света, отрываясь от грифона, вежливо улыбнулась толстому носу, блестящим очкам и клетчатой рубашке.
— Я тут живу.
— Надо же! — удивился мужчина, — Молли! Стой, не вертись.
Поразительно тут у вас хорошие ветеринары. И недорого. Элинкину собачку мы уже свозили и прививки сделать, и когти стригли. Элинка, не трогай кота, вдруг он лишайный!
— Я не трогаю, — сказал Ангел, прижимая серого Васечку к животу, — я только на дерево его подсажаю и всё.
— Она вымоет руки, вы не волнуйтесь. Это ваша внучка?
— Моя? — мужчина вдруг сильно удивился. — Не-ет, это соседкина внучка. Я сюда третий год приезжаю, так что мы с ней дружим. Элинку мама привозит к бабушке, на лето, а я нынче весь август на море.
Хорошо тут у вас. Он потер указательным пальцем нос и сказал строго:
— Элинка!
— Да, — ответила Света, заслоняя Ангела, который, приподнявшись на цыпочки у кривого абрикоса, гладил серую Васечкину голову, — конечно. Это хорошо. И чтобы отвлечь мужчину, предложила Ангелу:
— Давай посчитаем котов. Ты сереньких и белых, а я рыжиков. Ангел кивнул и стал загибать пальцы, показывая другой рукой на медленные цветные пятна. Шевелил губами, встряхивая кольцами тёмных волос.
— Семь. А там ещё один. Котеночек. А чёрный? Его мне считать?
