Ждал на кладбище, куда должны были придти тролли.
Те самые ужасные тролли, которыми пугали детишек уже последние две сотни лет.
И он торчит там по её милости — ведь должны были встретиться ещё утром, чтобы обследовать подземный лаз, недавно открывшийся после обвала — а затем отправиться на Праздник — вместе. Наверняка решил, что что-то её задержало, и сидит на краю оврага с ежевикой, чертыхаясь и болтая ногами.
Злой, голодный — но такой великодушный…
Боже, какая же она дура — ненавистная себе самой дура! Они давно могли бы быть на Пристани, заперлись бы в Общинном Доме, а весть Королям наверняка отправлена, и корабли из Гавани уже выплыли. Им бы только чуток продержаться, самую малость — Бельк с ополчением задержат троллей…
Но ещё не случилось ничего страшного.
Она ещё может, может, должна спасти его! Непременно спасёт.
Главное, добежать, добраться, быстрее…
И тогда они вернутся в город — и Короли, конечно же, пришлют дружину…
Несподручно бежать и плакать — но её щёки были мокрыми от слёз.
Она сбила все ноги — по утоптанной пыльной дороге. Но вот дорога, словно река, измельчала и превратилась в тропку — теперь она неслась по сухой траве, порой наступая на колючки или острые камни, ноги болели, и, казалось, даже распухли, ей не хватало воздуха, лёгкие горели.
Время словно размылось.
Кругом трава, трава — и небо.
И страшное чувство, что она уже опоздала.
Ей казалось, она сошла с ума — сколько она уже бежит?
Образы из прошлого наплывали один за другим:
— А ты, значит, Аррен, — сказал мальчишка, усыпанный веснушками, как Король Бранд — драгоценными камнями (Аррен однажды видела его, на Церемонии Владения Островами, когда ей было восемь лет). — Здорово ты их отлупила. Смотри-ка, улепётывают!
Она буркнула что-то в ответ.
Дорога удлинялась, была бесконечной.
Холмы медленно отдалялись, а Погост приближался — но медленно, как медленно!
— Не слушай их, — серьёзно сказал Къертар. — Дураки на мельницах глупости чепуху языками мелют.
— Все так говорят, — беспомощно сказала Аррен.
— Все и дураки, — твёрдо заключил он.
А затем мысли, воспоминания ушли — только муторный, тошнотворный бег по равнине, когда сердце подскакивает у горла, и кажется, вот-вот разорвётся. Солнце то скрывалось за облаками, то выглядывало, превращая пыльную дорогу в золотой расплав.
Она бежала, и отчаяние гналось за ней по пятам — если не успеет, то больше некуда будет ей успевать. Она не могла бы остановиться ни на мгновение — ноги словно сами знали, что делать — и несли её вперёд. И вот, наконец, она вбежала в тень. Тень была глубокой и прохладной. Поросшие травой склоны заслоняли солнце.
Аррен упала на четвереньки — перед глазами плавали красные круги, в груди кололо, она не могла дышать. Внутренности скрутило. Ноги кровоточили. Слабость накатывала волнами — хотелось упасть и лежать, лежать… От бессилия потекли слёзы. Если нужно — она доползёт, ужом доберется туда. Оставалось только перевалить через Спину Тролля — невысокий, но крутой холм, и за ним — Погост. Ну же! Совсем немного!
Ну же!
— Знаешь, когда мне стукнет пятнадцать, — задумчиво сказал Къертар, пуская по воде очередную «лягушку» из подобранной гальки, — попрошусь на корабль к моему дяде, Боргольду. Он меня возьмёт, не сомневайся! Он так и сказал — мне тогда как раз тринадцать стукнуло, и я вырезал новый меч вместо сломавшегося об башку Ферка — ну так вот, он мне и говорит: «Кер!» — и треплет меня по голове. Вообще, терпеть этого не могу, я хотел его руку сбросить, но тут он говорит, значит, моей мамаше: «Настоящий боец растёт. Вот как борода у него проклюнется — возьму его к себе. Корми получше, не жалей. Пойдём к Южным островам — продадим там меха, речной жемчуг, моржовьи бивни — разбогатеем, а он оттуда себе жену привезёт — чёрную, как твоя сковородка, а то и две!» — и смеётся.
А смех у него знаешь, такой утробный, словно в бочку ухает.
Я тут меч на пол выронил, а мама — сковородку. А он глядит на нас — и того пуще смеётся. Мать сковороду на место поставила — и сердится, о фартук руки вытирает:
«Не нужна ему черная жена, да ещё и две! Ишь чего удумал!»
