Пролетев Берлин с юга на север, мы развернулись налево и дошли до впадения реки Шпрее в Хафель. На обратном пути меня удивило, что все реки и каналы, казавшиеся в обычную солнечную погоду серебристыми, теперь багровые. Очевидно, в них отражается пламя пожаров, и невольно думаешь о льющейся под тобой крови. Там, на земле, сейчас сражаются почти четыре миллиона человек, бьют более пятидесяти тысяч стволов пушек и минометов, ползают около восьми тысяч танков и самоходок. Такой битвы еще не знала наша планета. Радуется сердце скорому концу войны. И солнце, словно понимая душевный настрой, не жалеет для нас тепла и света.
25 апреля на Эльбе в районе города Торгау войска 1-го Украинского фронта встретились с американской армией. Фронт фашистов был разорван, и их южные армии оторваны от северных. Однако в Берлине все еще шли ожесточенные бои. Враг отчаянно сопротивлялся. Наши войска брали штурмом каждый метр. Перед началом боев за центральную часть города тысячи краснозвездных самолетов ударили по правительственным учреждениям и опорным пунктам Берлина. Под прикрытием мощных авиационных ударов наши армии с большими потерями пробились к центру города. 30 апреля с утра начался штурм рейхстага. Во второй половине дня войска ворвались в рейхстаг. Эта весть по всем каналам связи моментально докатилась до всех советских бойцов, сражавшихся за Берлин.
Сколько времени мы ждали этого дня! Миллионы соотечественников так и не дождались. Но никакие жертвы и тяготы не свернули нас с намеченного курса. Мы хорошо понимали, что только через уничтожение логова фашизма лежал путь домой, к родным, любимым. С улыбкой в бой не ходят, но мы шли. На фронте смерть и победа всегда рядом. Однако ничто не в силах заглушить радости конца войны.
— Друзья, полетим, — предложил Андрей Григорьевич Ткаченко. — Посмотрим, как догорает война.
И вот под нами снова Берлин. Теперь это чудовище уже рассечено и добивается по частям. Пожарам тесно на клочке берлинских улиц, где, как волки в загоне, огрызаются остатки фашистских армий. Огонь и дым поднимаются в небо, образуя бурлящие нагромождения, похожие на горящие горы. В них, я вижу, необычно быстро мелькают очертания какого-то самолета. Глаза крепко вцепились в него. В это время слышу голос с земли:
— Над Берлином появился реактивный фашист. Высота пятьсот метров.
Это, наверное, про него сообщает земля, подумал я. Реактивный? Да это же первая встреча с такой диковинкой. Вот бы завалить!
Реактивный самолет снарядом пронесся под нами. Потом развернулся и пошел назад, на север в сторону нас. Я увидел под его крылом спаренные двигатели. Четыре двигателя. О таком самолете приходилось слышать. «Арада». Истребитель-бомбардировщик. На нем четыре тридцатимиллиметровые пушки и могут быть ракеты. Скорость машины около 900 километров в час. Это последняя новинка гитлеровской военной техники[6].
Она несется навстречу. Нужно выбрать момент, когда с переворота перейти в пикирование.
У меня высота шесть километров. Когда «Арада» будет передо мной под 45 градусов, уйду отвесно вниз к земле и там перехвачу ее.
— Костя, прикрой! Атакую! — передал капитану Трещеву.
Как всегда, «як» легко, точно игрушка, перевернулся и отвесно пошел к земле, быстро набирая скорость. Враг оказался сзади меня. Почему бы ему не изловчиться и не ударить по мне из четырех пушек, а может, еще и из ракет? Ему стоит только поднять нос, и он, имея огромную скорость, сразу настигнет меня. Проскочит? Нет. Он будет круто набирать высоту, и скорость резко спадет. Но я-то снижаюсь, и ему трудно прицелиться. Да, все это верно. И все же неприятно, когда сзади догоняет враг. И я, имея еще достаточную высоту, кручу машину на пикирование, чтобы посмотреть, как реагирует на меня реактивный фашист.
«Арада» по-прежнему летит на низкой высоте. Мы при разных скоростях где-то подо мной должны бы встретиться. Но враг имеет большую скорость, значит, он выйдет вперед меня. Здесь я его должен подловить. И снова кручу машину. «Як» уже повинуется с трудом. Он этим говорит: хватит набирать скорость, и порывисто рвется выйти из пикирования. Я крепко держу его, продолжая терять высоту. Стрелка прибора скорости уже вибрирует на круглой и опасной цифре — 700. И мой «як», словно отрешившись от жизни, потерял резвость и уже не рвется кверху, в небо, а с холодной обреченностью идет к земле.
