Командир строго уставился на меня. Стоя по команде смирно, я выдержал его взгляд и твердо повторил:
— Товарищ полковник, к полету всё готово.
— Ладно, подождите, — сказал он более спокойно. — Я согласую этот вопрос с командующим.
Он скрылся в кабинете и через несколько минут вышел.
— Так вот, товарищ Швец, командующий разрешил мне выпустить вас на боевое задание.
— Есть лететь на боевое задание!
— Но смотрите, — добавил полковник, улыбаясь, — командующий сказал, что если с вами что-нибудь случится, то мне несдобровать.
— Разрешите вас заверить, товарищ полковник: до этого дело не дойдет, — весело воскликнул я.
Вскоре я уже сидел за штурвалом. Взлет почти ничем не отличался от дневного, так как взлетали засветло, однако ночь не заставила себя ждать. Луны не было, полет проходил в сплошной темноте, и только на фоне потухающей вечерней зари просматривалась впереди линия горизонта, облегчавшая полет, а над головой мерцали звезды. На большой высоте они видны лучше, чем с земли, ими усеяно всё небо.
Ощущение полной обособленности. И хотя в воздухе весь полк, каждый экипаж выполняет работу самостоятельно, связь держит только с землей, со своим КП, ничего не ведая о других самолетах.
Постепенно линия горизонта размылась, тьма поглотила ее. Теперь самолет нужно вести только по приборам. Без тренировки это трудно и утомительно. Всё хочется взглянуть на линию горизонта, а ее нет, и опять переводишь взгляд на приборы. А стрелки приборов, едва отвлекся, разбегаются в разные стороны, надо возвращать их на место; иначе говоря, выполнив необходимые манипуляции рулями, придать самолету нормальное положение в пространстве.
Трудновато лететь ночью без тренировки, но постепенно свыкаешься, привыкаешь к пилотированию по приборам. Занятость в полете полная.
Ориентироваться ночью тоже нелегко. Под самолетом сплошная чернота, все населенные пункты затемнены, не то что в мирное время, и только изредка то тут, то там покажутся загадочные светлячки — то ли костры, то ли пожары, то ли какие-то условные световые сигналы. Нам они ни о чем не говорят. Штурман в основном полагается на расчеты, а для этого нужно строго выдерживать заданный режим полета.
Монотонный рев моторов действует успокаивающе и даже до некоторой степени убаюкивает. Весь экипаж озабочен одним: правильно выйти на цель. Полет более дальний, чем днем. Нам предстоит бомбить крупный железнодорожный узел. Подсветка приборов в кабине мешает следить за тем, что делается снаружи. Но и в этом, первом, и в последующих ночных полетах больше всего я боялся случайного столкновения с другим самолетом.
Мы над целью. Уже видно, как бомбят лидеры. На земле огненные всплески разрывов. И сразу же голубоватые лучи прожекторов начинают зловеще шарить по небу, затем на нашей высоте появляются красноватые вспышки, оставляя после себя черные комки дыма. Это рвутся крупнокалиберные снаряды зенитной артиллерии противника, а чуть ниже всё небо усеяно нитями разноцветных огненных «бус» — по десяти светящихся точек в каждой. Это бьют трассирующими мелкокалиберные зенитки.
Руки крепко сжимают Штурвал — пожалуй, с несколько большей, чем требуется силой. Ещё минута-другая, и в эту пляску смертоносных огней придется вступить и нам.
Фейерверк приближается. На земле беспрерывно всплескивают огни — рвутся бомбы. Но вот ослепительный взрыв затмевает всё, над морем пламени виден огромный шар черного дыма. Наверно, пылают цистерны с горючим. Впереди лучи прожекторов образуют световой конус, на вершине которого завис, как игрушечный, самолетик. Кажется, будто он застыл на месте, — а вокруг разрывы и черные комки.
Вот она какая, ночная война. Всё это я вижу впервые. Я боялся, что ночью ничего не увижу, ничего не пойму, а оказывается — всё наоборот. Несмотря на темноту или, точнее, благодаря ей, всё видно рельефней, выразительней, чем днем, и более зловеще. Зловеще оттого, что знаешь: каждая вспышка зловеще несет верную смерть.
Цель приближается. Мы уже на боевом курсе. Штурман приник к прицелу.
— Чуть вправо. Еще вправо. Так держать.
Всё внимание боевому курсу. А в поле зрения — вспышки. Вокруг нас рвутся снаряды. Вася Максимов спокойным голосом докладывает, где они рвутся. По крыльям скользят лучи прожекторов. Перед самым, казалось, носом они скрестились на впереди идущем самолете. Послышались щелчки сбрасывателя бомб, и тут же лучи прожекторов скрестились на мне. Зажмуриваю глаза, но не сворачиваю с боевого курса. Последний щелчок — пошла последняя бомба.
