Мельница Сварливого Брыса привычно поскрипывала из-за яблоневой чащи. Это большущее колесо, почти до половины опущенное в воду, медленно вращало деревянными лопастями и передавало движение тяжелым каменным жерновам, запрятанным где-то во чреве одноэтажного домика огненно-красного цвета. С улицы домика не было видно, однако Хейзит прекрасно знал, как он выглядит, потому что не только прибегал сюда воровать наливные яблоки, но и чуть позже бывал здесь по поручениям от матери: она для некоторых сортов булок предпочитала покупать свежую муку и не довольствовалась тем, что привозил с рынка Дит. В Вайла’туне было еще две водяные мельницы — одна на канале и одна на берегу Бехемы, однако Гверна предпочитала посылать сына к Сварливому Брысу, потому что тот брал с нее за любой мешок как за один из десяти. На самом деле Сварливый Брыс только производил впечатление сварливого — все время что-то шамкал себе под нос и неприветливо хмурил седые кусты бровей — тогда как в действительности самое большое удовольствие ему доставляло сознание своей полезности. Мельницу он отстроил еще в бытность брегоном. Тогда же его названная жена высадила вокруг нее целую рощу яблонь, начавшую плодоносить уже со второго лета.
Потом со Сварливым Брысом произошла темная история, в результате которой ему пришлось отрезать ногу. По версии, которую многие считали выдумкой, он был ранен отравленной стрелой шеважа и ничего иного сделать просто не представлялось возможным. Однако Хейзиту доводилось слышать и другое объяснение, отвергавшееся, в частности, Гверной, лично знавшей ту женщину: будто бывший мельник, нанятый Сварливым Брысом для работы в его отсутствие, сошелся с тоскующей из-за частых разлук красивой садовницей и подстроил так, чтобы соперника загрызли дикие собаки, что иногда выходят стаями из леса и нападают на пасущийся поблизости скот. Покусанный воин выжил, но потерял ногу и стал от безысходности мельником, а настоящий мельник сбежал, прихватив с собой его сбережения и любимую женщину. Гверна называла все это глупостями и говорила, что он сам виноват: после того, как стал одноногим, взъелся на жену, и она была вынуждена уйти, чтобы избежать постоянных ссор и даже побоев. Правда, в обоих случаях никто о дальнейшей ее судьбе ничего не ведал: садовница исчезла, зато раскидистые яблони остались. И теперь щекотали ноздри Хейзита сладким ароматом перезревших плодов.
Мастерская Ниеракта занимала сразу три дома, образовывавших подобие подковы. Центр этой подковы занимала площадка, сплошь уставленная горшками и тарелками. Некоторые, самые большие, стояли прямо на земле, другие, поменьше и поизящнее, располагались длинными ярусами на деревянных полках. За всем этим хлопотным хозяйством присматривал сторож — молоденький паренек младше Хейзита, толстопузый и деловитый. При виде нового гостя он ловко соскочил с лесенки, стоя на которой проверял готовность верхнего ряда тарелок, вылепленных в форме не обычного круга, а многоугольника, и засеменил ему навстречу.
Хейзит остановился, предполагая услышать отповедь на тему «шляются тут всякие незваные шалопаи, которых хлебом не корми — дай только трудовым людям мешать работу делать», однако сторож встретил его улыбкой и чуть ли не поклоном, сказал что-то невнятное о плохой погоде, полюбопытствовал, нравится ли гостю расписная посуда или он предпочитает чистую форму, и наконец поинтересовался, что гость, собственно, желает.
«Гость» желал увидеть мастера Ниеракта.
— Мастер Ниеракт сейчас в печном цеху и никого не может принять, — сказал на это сторож, поправляя вихрастый чуб. — А меня зовут Шилох. Давайте я вам пока как могу помогу.
К Хейзиту впервые обращались на «вы». Это было неожиданно и не сказать чтобы неприятно, однако что-то во взгляде и повадках сторожа его нервировало и смущало.
— Меня послали сюда из замка. Локлану нужна глина. Немного, но самой лучшей.
— А вы в таком случае кто будете? — Шилох при упоминании сына Ракли слегка подобрал живот и стал с Хейзитом почти одного роста.
— Я Хейзит. — Он помешкал и добавил: — Строитель.
