Почти смешная история и другие истории для кино, театра - страница 6
— Вот теперь вы артист, правда, пока еще не народный. Все артисты носят «бабочки». Волосы напомадить?
— Не надо! — испуганно сказал Артемий Васильевич, не зная, как себя вести.
— Смотрите, ваша женщина уже дымится, улавливаете? — И Соломатин медленно двинулся к выходу; держался он победителем, но настроение было паршивое.
А Вешняков испуганно рванул рубильник и содрал с головы клиентки сложное электрическое приспособление. Теперь ее волосы высились замысловатым сооружением под названием «Вечерняя заря». Клиентка выдохнула из легких дым, откашлялась, поглядела в зеркало — и стала счастливой. Женщине для этого так мало нужно…
Когда Ефрем Николаевич поднимался по школьной лестнице, из двери с табличкой «Заведующий учебной частью» выглянула Наталья Степановна и поманила Соломатина пальчиком.
— Что ж это вы, Ефрем Николаевич, Андрюшу отпускаете?
Когда сыплют соль на раны, становится, как известно, больнее, и Соломатин ответил зло:
— Быстро вам доложили!
— У вас заготовлен другой солист?
— Солисты не грибы, их впрок не заготавливают!
— У нас незаменимых нет! А начиная с сегодняшнего дня время ваших спевок вы согласовывайте с учителем физкультуры! — У завуча был характер, как говорили в школе, не приведи господь!
— Это еще почему?
— Я передала ваш зал ему! Он готовит детей к спартакиаде. А я так люблю его штангистов!
— Как вы можете сравнивать гири и музыку? — возмутился Ефрем Николаевич.
— Давно собираюсь спросить, — ехидно парировала завуч, — почему это вы приводите на занятия хора вашу личную собаку?
— Это не личная, а общественная собака! — Соломатин ушел, хлопнув дверью.
Детский хор обсуждал случившееся, собравшись в зале, где проходили репетиции.
— Надо пойти, — выкрикнул один из хористов, по имени Шура, — и набить Андрюшке…
— Спокойно! — прервал Соломатин. — Он тут ни при чем!
— Что значит «ни при чем»? — не согласился рыжий Федя. — Человеку двенадцать лет, и пора иметь собственное мнение!
— Люди, подобные Андрею, — вступил в дискуссию Костик и блеснул очками, — думают только о карьере.
— Да бросьте вы на него нападать! — сказал Соломатин. — У родителей — власть, а у него что? Бесправие!..
— Улавливаете? — вздохнул Федя.
Соломатин засмеялся.
— Что будем делать? Вносите предложения!
— Надо выдвинуть кого-нибудь другого! — Костик покраснел. — Давайте меня выдвинем, только я не уверен, что смогу…
— Федю! — Шура ухватил Федю за шиворот и потащил к роялю. — Федя может, а не сможет, мы ему набьем…
— Спокойно! — призвал к порядку Соломатин. — Отпусти его!
— Мне нельзя, я — рыжий! — возразил Федя.
— А что, это помеха? — с интересом спросил педагог.
— Смеяться будут! — убежденно заявил Федя. — Вот рыжий, а поет по-латыни!
Все рассмеялись.
— Видите! — сказал Федя.
— А мы его перекрасим! — предложил Шура. — Или наголо побреем. А будет сопротивляться, мы ему… так набьем…
— Ты держиморда какой-то, — улыбнулся Ефрем Николаевич, — все «набьем» да «набьем»… Подхода у тебя нет!
— В нашем возрасте, — сказал Шура, — я знаю, какой нужен подход! Пусть Федя попробует, а не захочет, мы ему…
— Рыжий я! — грустно повторил Федя. — У рыжих своя, трудная жизнь! Но я попробую…
Ефрем Николаевич взял аккорд, и Федя радостно заголосил:
— Стоп! — оборвал Соломатин. — Что это ты так бодро поешь?
— Так это же веселая песня! — беззаботно ответил Федя. — Веселится и ликует весь народ!
— А что такое коварные мысли?
— Это значит шутливые! — пришел Федя к неожиданному выводу. — Вот в цирке — клоун, его тоже называют коварный!
— Не коварный, а коверный! — поправил Соломатин.
Дети опять рассмеялись.
— А ты бывал на вокзале? — спросил Ефрем Николаевич. — Помнишь — одни уезжают, другие прибывают… Встречи, расставания, и во всем такая непонятная, такая щемящая грусть… Понимаешь? Вот Глинка, когда писал, он это испытывал…
— А я не знал, что это вокзальная песня! — сказал Федя, оправдываясь.
— Не вокзальная, а попутная! — поправил Ефрем Николаевич.
