Женщина, которая тоже поднялась наверх и стояла рядом со мной, также увидела то, что увидел я. Мы завопили, все обрадовались, потому что снизу собаку не было видно. Я взял бинокль и не без труда нашёл чёрную точку, к которой мы все так стремились. И я увидел голову. Увидел явно живое существо, плывущее по волнам. Но для собаки оно как-то странно плыло. То есть периодически была видна только голова, а то существо возвышалось над водой – и были видны покатые плечи. А потом существо нырнуло и скрылось под водой, с небольшим всплеском. Мы закричали, что собака исчезла. Все затихли минуты на две или больше. А потом голова вновь появилась, но на значительном расстоянии от места погружения. Это был тюлень.
Потом мы долго хохотали. Опытные полярники смеялись над собой и над тем, что поверили, что это могла быть собака. Смеялись над тем, что перепутали собаку и тюленя.
Мы хохотали над тем, что наша экспедиция такая экологическая, что чуть было не спасла тюленя из собственной среды обитания. Я сказал, что хорошо, что это была не собака, потому что мы бы тут все передрались из-за того, кому эта собака достанется. Многие сознались, что успели об этом подумать.
Очень смеялся Сергей, доктор-спасатель, который уже успел одеться в гидрокостюм. Этот парень побывал с силами Центроспаса и на Гаити после чудовищного землетрясения, и в Японии после цунами – где только не побывал. Он спасал людей (или, как он сказал, чаще всего находил тела) после самых жутких катастроф, а тут в считаные секунды оделся в гидрокостюм, чтобы спасать из воды тюленя.
Сейчас я дома. 17.35 по московскому времени. За окном во дворе звучат голоса и смех моих детей. На яблонях в саду за моё отсутствие яблоки стали большими, и ветки от тяжести согнулись и обвисли. В городе хорошо. Нежарко. Продолжаю вести дневник экспедиции, но уже не с борта научно-исследовательского судна «Профессор Молчанов», а из своего рабочего кабинета. Есть ещё о чём рассказать.
2 августа
Возможно, кому-то уже надоело читать этот дневник. Я испытываю сейчас приблизительно то же самое, что, наверное, испытывают люди, связавшие свою жизнь с Арктикой, когда стараются рассказать о своей полярной работе и экспедициях как можно короче и только по существу. Они, наверное, чувствуют, как и я сейчас, что-то вроде стеснения, мол, сколько можно говорить о дорогих или просто полюбившихся нам вещах, которые мало кто видел и мало кто увидит. Неудобно говорить о том, что мне явно дороже, чем слушателям или читателям.
Я скоро закончу свой арктический дневник. Но ещё пару записей напишу.
Арктические люди не считают свою работу и жизнь героической, не считают свою работу подвигом, потому что многие из них убеждены, что городская жизнь, жизнь семейная, жизнь, связанная с повседневными рабочими, социальными и житейскими заботами, намного труднее, чем та чудесная жизнь, которой они живут.
Их жизнь связана с Арктикой, Арктика далека и прекрасна.
Сама Арктика отделяет и отдаляет все обычные повседневные заботы, мелочи, людей, коммунальные проблемы и всё прочее устройство жизни в сложившемся современном обществе… Арктика всё это оставляет где-то далеко и внизу, когда человек добирается до высоких её широт. Арктика, как только туда попадаешь, наполняет жизнь конкретными, понятными и жизненно необходимыми задачами, смыслами и тяжёлой работой. А ещё в Арктике собираются только те немногочисленные люди, которые как минимум Арктикой же объединены. Я бы даже сказал, что полярные люди изучают льды (гляциологи), добираются до самых северных гнездовий редких птиц, занимаются метеорологией, гидрологией, ставят перед собой сложновыполнимые задачи по прохождению полярных льдов на лыжах и собачьих упряжках, ищут следы пропавших экспедиций, зимуют в сложнейших условиях – только для того, чтобы как можно больше и дольше быть в Арктике. Чтобы как можно меньше находиться в городах.
Я почти уверен, что если бы белые медведи, моржи, крачки и кайры жили где-то в средней полосе или даже на юге, их защитой и изучением занялись бы какие-то другие люди, не те, кто занимается ими сейчас.
