Утром я в полном изнеможении плюхнулся за стол в кухне, перелистал газету и увидел снимок детской площадки, где был убит Кристофер Ольсен. Неужели Стелла была там в пятницу вечером? Но зачем? Отбросив эти мысли, я поднялся к Ульрике.
— Хочу поехать туда. Увидеть все собственными глазами.
— Что именно?
— Место происшествия. Детскую площадку.
— По-моему, не самая удачная идея, — сказала Ульрика. — Нам с тобой лучше держаться от всего этого подальше.
Тогда я стал копаться в Сети.
Пока информации об убийстве было мало, но это, ясное дело, вопрос времени — пройдет несколько часов, и народ кинется писать об этом на разных форумах и обсуждать в социальных сетях. С большой вероятностью Стеллу будут называть виновной. Нет дыма без огня. То, что речь идет о дочери пастора, придаст этой истории особую пикантность.
Люди наделены властью судить и осуждать, что бы там ни говорила правоохранительная система, и в народном суде не требуется весомых доказательств. Мне достаточно оборотиться на самого себя. Сколько раз сам я начинал сомневаться, когда подозреваемого освобождали за отсутствием доказательств?
Я продолжал гуглить, но слов и картинок было недостаточно. Я хотел увидеть все своими глазами, постоять на этом месте.
Ульрике я не рассказал, куда направляюсь. Похоже, она глубоко убеждена, что Стелла не имеет ко всему этому никакого отношения. В машину я садился с тяжелым чувством в груди.
На полпути к городу зазвонил телефон — дисплей показал, что это Дино.
— Полиция допрашивала Амину. Нехорошо, что она оказывается замешанной в этом деле.
Он говорил быстро и с необычной жесткостью в голосе.
— О чем они ее спрашивали? — спросил я, но Дино меня не слушал.
— А что, если на медицинском факультете узнают, что Амина втянута в расследование убийства? Это бросает на нее тень.
— Прекрати, Дино! Мою дочь подозревают в убийстве! Не Амину надо жалеть.
На мгновение он замолчал.
— Знаю, знаю. Прости, я просто не хочу, чтобы у Амины были неприятности из-за того, к чему она… не имеет отношения.
Само собой, он не имел в виду ничего плохого. Дино известен отсутствием такта и привычки размышлять перед тем, как что-либо сказать или сделать. Бессчетное количество раз мне приходилось заглаживать на игровом поле его поспешные выпады и резкие слова. Но теперь мне самому было тяжело — мягко говоря.
— Ты хочешь сказать, что Стелла имеет отношение ко всему этому? — спросил я.
— Ясное дело, нет, но ведь речь идет об учебе на медицинском факультете. Амина ничего не знает о том, что произошло в пятницу.
— Но ведь и Стелла об этом ничего не знает!
— Как назло, все это должно было случиться именно сейчас. Не впервые Амина попадает в неприятную ситуацию из-за…
Он не договорил. В этом и не было нужды. Дрожащим пальцем я нажал кнопку сброса.
Поставив машину возле боулинга, я прошел остаток пути пешком. За живой изгородью возле дачных домиков отыскал детскую площадку. От заграждения, поставленного полицией, остался небольшой обрывок сине-белой ленты на фонарном столбе. На площадке какая-то девчушка, хохоча, так раскачалась на качелях, что у нее слетел один сандалик. Ее отец стоял чуть в стороне у горки, раскинув в стороны руки, а младший братишка сидел на самом верху и сомневался, стоит ли ему съезжать вниз.
Рядом с плотной живой изгородью за ними уже возник небольшой мемориал. Фонарики с горящими внутри свечами, розы и лилии, фотографии и открытки с прощальными словами. Крупными красными буквами на черном фоне кто-то написал: «За что?»
Девочка на полной скорости соскочила с качелей, одним движением подхватила и натянула свой сандалик и кинулась к папе с радостным возгласом.
— Тсс! — шикнул он, покосившись на меня.
Я стоял, склонив голову, перед цветами и свечами и молился за упокой души Кристофера Ольсена.
Раньше я видел его лицо лишь на экране компьютера и телефона — несколько фотографий из репортажа и с презентации его предприятия. Теперь я впервые увидел его как человека из плоти и крови, которого другие оплакивали, по которому горевали. На самой большой фотографии он смотрел прямо в камеру — с сияющими глазами и радостно-удивленной улыбкой, словно фотограф застал его врасплох. Смерть особенно остро ощущается, когда видишь, насколько живым был когда-то человек.