За окнами сгущались сумерки. Взглядом я проследил за вереницей уличных фонарей, уходящих к горизонту, и подумал, что милость снизойдет на терпеливого. Праведник идет своим путем.
Тут я заметил, что на другой стороне улицы стоят соседи и тычут пальцами в наши окна. Я рывком опустил рулонную штору. Одновременно я решил позвонить председателю церковного совета и сообщить ему, что заболел. Он искренне огорчился за меня, сказал несколько слов в утешение и посоветовал мне оставаться дома столько, сколько нужно, заверив, что я могу не беспокоиться за общину.
Когда я позвонил Ульрике, она только что вышла после допроса.
— Все не так просто, как думал Блумберг, — сказала она.
Голос звучал отрывисто. Я не мог понять, что это — плохая связь или Ульрика вот-вот расплачется.
— Что ты имеешь в виду?
В трубке несколько раз щелкнуло. Я слышал сдавленное дыхание жены.
— Должно быть, полиция что-то обнаружила в нашем доме. Прокурор только что подал в суд заявление о переводе в следственный изолятор.
Адвокатская контора Микаэля Блумберга находилась на четвертом этаже здания по Клостергатан, в двух шагах от Гранд-отеля. В понедельник утром, задолго до открытия, мы с Ульрикой уже ждали там. На лице моей жены ясно отражался недостаток сна. Хотя я и сам двое суток не сомкнул глаз, усталость не казалась мне непобедимой. Слишком много было внутренних переживаний.
В кабинете под высоким потолком с лепниной и завитушками нам подали по чашке кофе, пока Блумберг расхаживал туда-сюда в своих начищенных до блеска кожаных ботинках, засунув большие пальцы рук в задние карманы штанов.
— Заседание по избранию меры пресечения состоится в тринадцать часов, — сказал он.
В груди затрепетало. Наконец-то мы увидим Стеллу.
— На месте преступления полиция обнаружила отпечаток обуви, — продолжал Блумберг, почесывая шею. — Такого же размера и с таким же рисунком на подошве, как у Стеллы.
Я сжал руку Ульрики.
— И все? — спросил я. — Единственное доказательство? А при обыске они ничего не нашли?
— Пока рано что-либо утверждать. Некоторые предметы, изъятые из вашего дома, отправлены на анализ в лабораторию.
— Это обычно затягивается? — спросил я.
— Ответ будет получен через несколько дней, — ответил Блумберг. — Сейчас речь идет о помещении в следственный изолятор. Проще говоря, Стеллу будут держать в изоляторе, пока полиция не получит ответа из криминалистической лаборатории. Чтобы человека поместили в изолятор по подозрению в преступлении, многого не нужно.
— То есть достаточно даже отпечатка обуви?
Блумберг взглянул на Ульрику, как бы предполагая, что она должна что-то сказать. Словно в ее обязанности входило объяснять все своему недотепе-мужу.
— Мне кажется, вы должны быть готовы к тому, что ее поместят в изолятор.
Это звучало так, будто нам следовало покориться судьбе. Ужасно. Я взглянул на Ульрику — она молча кивнула. Что происходит?
— Кто прокурор? — спросила Ульрика.
— Йенни Янсдоттер.
— Она — один из лучших прокуроров.
Мне трудно было судить, хорошо это для нас или плохо. Как-то не доводилось углубляться в тексты законов о лишении свободы. Большинство людей, к счастью, никогда с этим не сталкивается. Несмотря на то что я женат на адвокате, мои познания в данном вопросе, мягко говоря, ограниченны. Теперь-то я знаю, как немного требуется улик, чтобы засадить человека за решетку. Сколько раз я слышал прямо противоположное — полицейские с горечью сетовали, что преступника освобождают еще до того, как его успели посадить под замок, общественное мнение стоит на том, что шведская правоохранительная система разваливается и слишком много заботится о правах подозреваемых и осужденных, не принимая в расчет страдания потерпевших и их близких. Раздавались призывы ужесточить наказания, строже обращаться с преступниками. Я сам, работая в тюрьме, не раз думал в таком же ключе. У меня не было повода взглянуть на все это с другой стороны.
— Кроме того, у прокурора есть свидетель. Соседка, — продолжал Блумберг и, подавшись вперед, прочел: — Мю Сенневаль.
Он произнес это спокойным тоном, словно призывая нас смириться. Но ведь он должен быть в ярости! Рваться в бой!
