Она показала рукой на дверь тюрьмы за своей спиной.
– Кое-кто будет рад ему, – сказал жандарм с одним зубом.
Он пожал плечами:
– Не вижу в этом вреда. Но вход только в женскую часть тюрьмы, запомни… и будь осторожна, чтобы они не слопали тебя заживо.
Он хмыкнул и смачно высморкался, зажав нос между большим и указательным пальцами.
– Но за это придется заплатить, citoyenne, – сказал первый жандарм, поднимаясь на ноги. – Сначала поцелуй.
Его дыхание было зловонным, от него разило винным перегаром, чесноком и табаком, а рот оказался влажным. Он ухватил ее за ягодицы и прижался губами к ее рту. Она задержала дыхание и вытерпела. Наконец он выпустил ее и дал ей пройти.
– Сюда.
Он кивком головы указал на дверь в противоположной стене, и она последовала за ним через запруженный народом двор.
Он поговорил с каждым из двух жандармов, охранявших вход в тюрьму, один из которых ковырял в зубах, а другой задумчиво исследовал свою бороду в поисках вшей. Они оба кивнули. Один из них плюнул на булыжник двора себе под ноги и отпер дверь огромным ключом, свисавшим с пояса. Он махнул Арабелле, приглашая ее войти.
Дверь звякнула, закрываясь за ней. Она услышала скрежет ключа в замке и подумала, что пропала. Как она выберется из этого места? Никто не сообщил ей этого. Что, если все они уйдут и забудут о ней? Какое им дело до нее? Будет ли гнить одной заключенной больше или меньше, не все ли им равно? Но она сказала себе, что они видят в ней себе подобную. Жандармы считают ее труженицей, citoyenne, не чуждой небольших галантных развлечений.
Она постояла, чтобы сориентироваться. Здесь было мрачно, жарко и не хватало воздуха, но постепенно она начала различать фигуры, скрюченные тела у стен, лежащие прямо на полу. Воздух был наполнен тихим жужжанием, напоминающим пчелиный улей. Свет поступал только от двух смоляных факелов, укрепленных на дальней стене, и, когда она сделала шаг вперед, деревянные подошвы ее башмаков погрузились в неописуемо вязкое болото, которое представлял собой пол. Кричал младенец. Тихо плакал ребенок. Некоторые фигуры двинулись к ней. Женщины. Худые, с растрепанными волосами, одетые в лохмотья, некоторые с младенцами на руках, с затравленным голодным взглядом.
– У меня есть хлеб, – сказала Арабелла.
Жужжание перешло в гул, к ней потянулись руки, узницы рванулись к ней, спотыкаясь и падая. Она беспомощно смотрела на свою корзинку. Там бы едва хватило на небольшую семью, не говоря уже о толпе изголодавшихся и отчаявшихся женщин и детей.
Арабелла поставила корзинку на пол, не в силах вынести мысли о том, чтобы раздавать хлеб или выбирать его для них. Теперь глаза ее привыкли к полумраку, и она уже могла различить черты женщин, когда они бросились к ее корзинке. Она чуть отступила и огляделась. Заключенные все еще лежали на матрасах и подстилках на полу или сидели, скрючившись, у стен, и она догадалась, что они были слишком слабы, чтобы заставить себя сделать усилие даже ради хлеба. Она двинулась, держась вдоль стен, скорее проскальзывая, чем идя, останавливаясь около каждого узла с тряпьем, наклоняясь к нему, чтобы еле слышно задать один и тот же вопрос:
– Шарлотта?
Но ответом ей были пустые непонимающие взгляды, глаза, смотревшие с белых, горящих в лихорадочном жару лиц.
Однако она упорно продолжала поиски, прошла вдоль одной стены, потом повернула туда, где в каменных подсвечниках горели факелы. Она остановилась, и у нее занялся дух. На подстилке спала женщина с серебристо-белой прядью в темных седеющих волосах, сбегавшей на лоб вдовьим мыском.
Арабелла опустилась на колени возле ее подстилки и положила руку ей на плечо. Под ее ладонью оказалась острая кость, а от кожи женщины веяло жаром. На щеках ее рдели два лихорадочно-алых пятна, дыхание ее было затрудненным.
– Шарлотта? – пробормотала Арабелла, дотронувшись до щеки женщины. – Это вы, Шарлотта?
Тонкие, как бумага, веки медленно приподнялись, показав глубоко запавшие глаза, но они были такими же пронзительно-серыми, как у Джека. Под глазами залегли пурпурно-лиловые тени.
– Кто меня спрашивает? – спросила она голосом, прозвучавшим сильнее и громче, чем можно было ожидать, судя по ее виду. – Кто вы?
