— Да постой ты, старая ослица!
Когда он догнал ее, она остановилась, вся дрожа, выкатив на него огромные белые глаза. Плуг остался далеко позади, постромки оборвались. Дэв стоял как вкопанный, глядел и не верил глазам. Дженни была вся в крови. Левый бок у нее был красный и мокрый от крови. Он подошел ближе. Господи, помилуй! Неужто это я в нее выстрелил? Он схватил Дженни за гриву. Она подалась назад, фыркнула и закружилась на месте, мотая головой.
— Да стой же ты, стой!
Тут он увидел дыру в боку у Дженни, как раз между ребрами. Дыра была круглая, мокрая, красная. Алая кровь стекала вниз по передней ноге быстрой струйкой. Боже ты мой! Я же не в нее стрелял… Ему стало страшно. Он знал, что нужно остановить кровотечение, иначе Дженни издохнет от потери крови. Он никогда в жизни не видел столько крови. Он бежал за Дженни целые полмили, стараясь поймать ее. Наконец она остановилась, тяжело дыша, приподняв куцый хвост. Он поймал ее за гриву и повел назад, туда, где валялись плуг и пистолет. Там он остановился и, набрав в обе горсти влажной черной земли, стал затыкать дыру, пробитую пулей. Дженни вздрогнула, заржала и вырвалась от него.
— Стой! Да стой же!
Он опять попробовал заткнуть дыру, но кровь все текла. Пальцы у него сделались горячие, липкие. Он усиленно растирал грязь между ладонями, стараясь обсушить их. Потом еще раз попытался заткнуть дыру, но Дженни шарахнулась в сторону, высоко взбрыкнув ногами. Он беспомощно остановился. Надо же что-то сделать. Он побежал за Дженни, она увернулась от него. Он смотрел, как алая струйка крови стекает по ноге Дженни, образуя на земле яркую лужицу.
— Дженни… Дженни… — слабым голосом позвал он.
Губы у него дрожали. Она же истечет кровью! Он взглянул по направлению к дому, ему хотелось побежать туда, позвать кого-нибудь на помощь. Но тут он увидел пистолет, лежащий на влажной черной земле. У него было странное чувство, что, если б он хоть что-нибудь сделал, ничего этого не было бы; Дженни не стояла бы перед ним, истекая кровью.
На этот раз, когда он подошел к ней, она не двинулась с места. Она стояла, глядя на него тусклыми, сонными глазами, а когда он тронул ее, она глухо заржала и опустилась на колени, скользя передними ногами в крови.
— Дженни… Дженни… — шептал он.
Дженни долго не опускала голову, потом ее шея медленно склонилась, бока приподнялись от тяжелого вздоха, и она околела. У Дэва засосало под ложечкой, очень сильно засосало. Он подобрал пистолет, осторожно держа рукоятку между большим и указательным пальцами, и зарыл его под деревом. Потом взял палку и попробовал забросать лужу крови землей, — но какой от этого прок? Вот она, Дженни, лежит с разинутым ртом и выпученными остекленевшими глазами. Не может же он сказать Джиму Гоукинсу, что застрелил его мула. Но что-нибудь надо же сказать. Вот что я им скажу: что Дженни взбесилась, упала я напоролась на плуг… Только этого с мулами не бывает. Он медленно побрел через поле, опустив голову.
Солнце садилось. Двое работников Гоукинса неподалеку от опушки леса копали яму, чтобы зарыть в нее Дженни. Вокруг Дэва толпились люди, и все они смотрели на мертвого мула.
— Ума не приложу, как это могло случиться, — в десятый раз говорил Джим Гоукинс.
Толпа расступилась, и мать, отец и братишка Дэва протолкались в середину.
— Где Дэв? — спросила мать.
— Вон он, — сказал Джим Гоукинс.
Мать схватила его за плечо.
— Что случилось, Дэв? Что ты сделал?
— Ничего.
— Да ну же, говори, мальчик, — сказал отец.
Дэв глубоко вздохнул и рассказал басню, которой, как он сам знал, никто не поверит.
— Ну вот, — начал он с растяжкой, — привел я старуху Дженни сюда, чтобы вспахать это поле. Прошел две полосы, — вот они, сами видите, — он помолчал и указал на два ряда поднятой земли. — И тут, должно быть, что-то такое с Дженни приключилось. Не хочет слушаться никак. Зафыркала, начала брыкаться. Я хотел ее удержать, а она вырвалась, поднялась на дыбы и пошла и пошла. Плут перевернулся лемехом кверху, а она как опрокинется, ну и напоролась на него… Проткнула себе бок, кровь потекла. Я не успел ничего сделать, гляжу, а она уж издохла.
