Он подошел забрать мой недопитый портвейн. При приближении хозяина Тош застучал хвостом по спинке дивана.
— Я ненавижу ее, — призналась я.
— На самом деле, Хелен?
Он держал оба бокала и смотрел на меня сверху вниз.
— Нет.
— Ты всегда будешь сильнее ее, — предсказал он. — Ты еще сама не знаешь, но так будет.
— Она позволила Билли Мердоку умереть.
— Виновна ее болезнь, Хелен, а не она.
Я глядела на него и хотела, чтобы он не умолкал.
— Тебе наверняка известно, что твоя мать психически нездорова.
Он поставил бокалы на серебряный поднос и повернулся спиной ко мне.
— Что твой отец говорит об этом?
— Психически нездорова, — повторила я.
Ощущение было такое, словно только что кто-то очень осторожно положил на мои колени бомбу. Я не могла разобрать ее, но знала, что, как бы она ни была ужасна, внутри лежит ключ — ключ ко всем тяжелым денькам, и запертым дверям, и истерикам.
— Ты никогда не слышала этих слов?
— Слышала, — смиренно признала я.
— Ты никогда не связывала их со своей матерью?
Я говорила «полоумная», а не «психически нездоровая». «Полоумная» пугало меньше. «Полоумная» было простым словом, вроде «робкая», или «усталая», или «грустная».
Тош спрыгнул с дивана, почуяв, что мистер Форрест хочет выйти. Я встала.
— Мы посмотрим книги и приготовим тебе джин с тоником. Твоя жизнь не принадлежит твоей матери, знаешь ли. Как и твоему отцу, впрочем.
— Вы только что сказали, что она психически нездорова.
— Твоя мать всех нас переживет. Я обязательно отправлю тебя домой с одной-двумя книгами — иначе откуда она об этом узнает? — а ты окажешь мне любезность, вернув фотографию на место.
Мистер Форрест, я и Тош прошли через гостиную на кухню. После двух комнат кухня шокировала меня. Она была белоснежной и невероятно практичной. На стойках не лежало ничего, позволявшего предположить, что хозяин дома ел или готовил еду в последние месяцы.
Я прислонилась к раковине, а он открыл холодильник.
— Можешь дать Тошу конфетку, — разрешил он, нашел нужные бутылки и открыл морозилку. — Они в белой фарфоровой кроличьей миске, рядом с раковиной.
Пока я угощала восторженного Тоша собачьими конфетками в форме крошечных кроликов, мистер Форрест смешивал коктейль.
— Почему вы дружите? — спросила я.
— Твоя мать обворожительна. Она невероятно остроумна и красива.
— И язвительна, — добавила я.
— К сожалению, язвительности на вашу с отцом долю приходится намного больше, чем на мою. У нас есть книги. Мы говорим о них, а затем я ухожу.
Он протянул мне коктейль.
— Если хочешь, вообрази гибель всех сраных ублюдков в мире, — произнес он и чокнулся со мной бокалом.
— И моей матери?
— Твоя мать не сраный ублюдок. Сраные ублюдки от рождения примитивны. А теперь пей, потому что скоро ты окажешься в комнате, в которой жидкости под запретом.
Джин с тоником был вкуснее портвейна и прохладен. Мы пили, пока мистер Форрест вел меня по коридору, уходящему от кухни.
— Где-то в этом коридоре я превращаюсь в другого человека, — сказал он. — Но ради тебя я постараюсь не отрываться от реальности.
Мы дошли до застекленной двери в большую комнату, подсвеченную уютными огоньками.
— Давай оставим напитки здесь. Руки чистые?
Я поставила коктейль рядом с его бокалом — на встроенную полку.
— Наверное, — ответила я.
Он потянулся ко второй полке и снял деревянную шкатулку. Внутри оказалось несколько пар маленьких белых перчаток из хлопка.
— Вот, надень.
Я натянула перчатки и уставилась на свои руки.
— Прямо Микки-Маус, — сказала я.
— Минни, — поправил он. — Готова?
— Да.
Он повернулся к Тошу.
— Извини, дружище.
Мистер Форрест открыл дверь и щелкнул выключателем справа. В комнате загорелись по кругу небольшие светильники, соединенные с вертикальными стойками книжных полок. Окон нигде не было.
— Я считаю это своим городом, — признался сосед. — Я закрываю дверь, и мир исчезает. Могу сидеть здесь часами, выходить и не знать, сколько времени.
Он подвел меня к длинному столу. Я не устояла перед соблазном провести рукой по его блестящей поверхности.
— Стол из Новой Зеландии, — сообщил мистер Форрест. — Сделан из старого железнодорожного моста. Чертовски тяжелый и стоил мне целое состояние, но я люблю его.
