В общем, идея идти табором недетского размера нравилась всё меньше и меньше, и не мне одному. Так что с утра третьего дня Иваныч от лица всех нас озвучил мнение Машиному дядьке, не при всех, естественно. Дядька, Семён Михайлович, отнёсся к высказанному с пониманием и даже одобрением. Подбор кандидатур на примыкание к нам занял недолго времени — у Иваныча появились попутчики до Питера, молодой лейтенант-связист с женой и нелюдимо-угрюмый каплей, переживавший за семью в Выборге. Гора с плеч — Серёга домой не собирался, намереваясь осесть в Подмосковье рядом с Машей, как тогда Иваныча одного в Питер отпускать? Лейтенант Володя пообещал справиться с вождением бензовоза, а каплей Илья Сергеевич — с пушкой второго «Фахда». Так что сборы — и на Ростов!
По сборам Семён Михалыч развил кипучую деятельность. Получив во владение «Хёндэ» вместе с частью мясопродуктов и убедившись, что ничего более вместительное в наш МДК не влезет, он сутки сновал по береговым складам на пару с каплеем Ильёй Сергеевичем. Два раза вызывал меня с Сашей для участия в обменных операциях на вещевом и оружейном складах. Нет, автоматной «семёрки» давали и так, сколько попросишь, и боекомплект к пушке «Фахда» пополнили без проблем, но вот остальное, чего хотелось бы… Хозяева ясно давали понять, что можно многое — как подмажешь, так и поедешь! Все яйца в одну мошонку складывать не стали, набирая на всю оставшуюся жизнь, хотя затарились серьёзно. Пяток «Беретт» охранников египетских отелей и винтовка неизвестного вояки из «Сан-Дрима» покинули нас в сопровождении трёх футляров с цацками от «Булгари». Взамен мы отяготились двумя пулемётами «Печенег» с тысячей патронов на ствол в сто- и двухсотпатронных лентах, четырьмя ящиками «мосинских» и пятью — «парабеллумовских» для оставшихся «Беретт» патронов. Да класть с прибором, что пихать запасы некуда! Лучше, чтоб если не пригодилось — отложил заботливо или выкинул, чем позарез надо — а нету и взять негде! На вещевом складе такой «аттракцион неслыханной щедрости» повторять не стали — обошлись обменом, по моему настоянию, ещё двух пистолетов на зимнее обмундирование на всех — размеры с собой были. Ну и мелочи разнообразные типа подсумков, ремней и ящик ещё советского «солдатского» мыла — не фиалками конечно пахнущего, но отлично отмывавшего в своё время всё подряд, ну вот пробило меня на ностальгию, и всё. Полученное и выменянное имущество нам любезно подвезли на бортовой «шишиге», от времени сменившей тёмно-зелёный цвет на эдакий светло-салатовый. Прямо до пирса, возле которого Иваныч пришвартовался и откинул носовую аппарель прямо на пирс. Хорошо, сын нашего «Будённого» на «корейце» за их имуществом уехал — перетаскивать и умащивать свеженадыбанное в бронемашины и «мицубиську» стало удобнее.
Сынуля появился, когда Семёныч начал проявлять признаки нетерпения и беспокойства. Мокрый от пота, усталый, в сопровождении матери и сестры он вылез из машины и подошёл к нам. Вид у него был виноватый и напряжённый какой-то. Сестра тоже выглядела уставшей. Жена тут же накинулась на Семён Михалыча.
— Так! И половины шо надо не влезло! Что ты стоишь? Надо машину побольше!
— Олеся, куда побольше! Побольше в трюм не влезет!
— Значит, не едем никуда! Половину вещей и почти всю мебель пришлось оставить! Давай придумывай, что хочешь — или мы не едем никуда!
По Юлиным и Машиным рассказам, Семён Михайлович затюканным подкаблучником не был. И тётя Олеся вовсе не была эдакой хабалкой-жадиной, каковой предстала перед «благодарными телерадиослушателями». Капразу нервотрёпки хватало на службе, поэтому дома, сняв мундир, он предоставлял жене возможность покомандовать — и делал так, как считал нужным. А тётка Машкина… Хотя какая она тётка — меня моложе! Ненамного, по словам Маши, но всё же. То ли переклинило её, на самом деле домовитую, нежадную и хлебосольную?
Бросив сыну «То, что я сказал обязательно взять — взял?» и получив утвердительное «Так точно!», Семён Михайлович цепко прихватил свою половину под ручку и со словами «пойдём-ка пообщаемся» утащил слабо сопротивляющуюся половину метров на тридцать. Что он там втолковывал и в каких выражениях — никто не знает. Спустя минут десять внешне спокойный капраз привёл опять-таки под ручку супругу, молчаливую и пришибленную слегка. Сын тем временем открыл кунг.
