Однажды морем я плыла
На пароходе том.
Погода чудная была,
И вдруг начался шторм…
Аристократичная Раневская выглядела такой несчастной и такой неуместной в вагоне-теплушке, заунывно поющая о своей разбитой жизни, что горький смех зрителей сменялся горькими же слезами.
Истории из ее жизни
Наверное, скоро умру. Мне видится детство все чаще и чаще. Разные события всплывают из недр памяти и волнуют до сердцебиения. Я вижу двор, узкий и длинный, мощенный булыжниками. Во дворе сидит на цепи лохматая собака с густой свалявшейся шерстью, в которой застрял мусори даже гвозди, – по прозвищу Букет. Букет всегда плачет и гремит цепью. Я люблю его. Я обнимаю его за голову, вижу его добрые, умные глаза, прижимаюсь лицом к морде, шепчу слова любви. От Букета плохо пахнет, но мне это не мешает. В черном небе – белые звезды, от них светло. И мне видно из окна, как со двора волокут нашу лошадь. Кучер говорит, что лошадь подохла от старости и что тащат ее на живодерню. Я не знаю, что такое живодерня. Мне пять лет.
Любопытные эпизоды
Кстати, пьесу написал Сергей Карташов. Он, как и многие тогда интеллигенты с «несоветскими» мыслями, попал в лагеря. Вот как описывает встречу с ним писательница Екатерина Судакова в повести «Крутые ступени»:
«Первое мое знакомство с Сергеем Карташовым произошло так: Я встретила в зоне Любу Говейко (она уже работала врачом), и Люба подвела меня к какому-то бараку, открыла дверь и тихонько пихнула меня туда, сказав: «Иди, там ты увидишь то, что тебе нужно». Я вошла, присмотрелась, но вокруг – ни души. Только на верхних нарах сидел небольшой человечек, по-турецки скрестив босые ноги. Я вскарабкалась к нему на нары и спросила: «Вы кто?» Он ответил: «Карта-шов». Я спрашиваю: «Писатель? Понятно. А пьесу «Наша молодость» вы написали, да?» – Он кивнул головою. Тогда я процитировала из этой пьесы:
Она: — А мировая революция когда будет?
Он: (злобно) – В среду!
Карташов и я рассмеялись. Он спросил меня: «В каком году вы ее видели?» Я сказала: «В 1932 году, один раз…» – «Сейчас 1942 год. Hу и память же у вас!..» – Это верно, память у меня была феноменальная, но на далекое прошлое.
Ее крылатые фразы
ПРО БОГА. Я верю в Бога, который есть в каждом человеке. Когда я совершаю хороший поступок, я думаю, это дело рук Божьих.
Мы разговорились. Карташов оказался крупным эрудитом по многим и многим вопросам в искусстве. Память же у него тоже была необъятная! Только потом я встретила Сергея в клубе на репетиции, где он ни в чем не принимал участия. Изредка потом я встречалась с Сергеем – поболтать о литературе. Мне запомнилась на лице его – на щеке – крупная родинка, а когда он говорил, то сильно грассировал букву «р». Вот по этим двум приметам я узнала Сережу много лет спустя в поселке Маклаково (на Енисее). Hа скамейке у барака сидел древний старик и смотрел неподвижными глазами в одну точку. Я остановилась и крикнула: «Сергей Карташов! Ты ли это?» – Он повернул ко мне лицо, долго смотрел на меня, потом сказал: «Уходите, я вас не знаю». Как я узнала потом, Карташов страдал тяжелой формой паранойи.
И еще много лет спустя я слушала эту пьесу по радио, и как раз я снова слышала этот диалог: «А мировая революция когда будет?» – «В среду!» – Только по окончании диктор сказал: «Пьеса «Наша молодость» написана по мотивам…» – и все! В это время Сергей Карташов давно уже покоился на маклаковском кладбище».
Истории из ее жизни
«Мне вспоминается горькая моя обида на всех окружавших меня в моем одиноком детстве», – говорила она.
На первый взгляд непонятно, в чем было дело, ведь ее семья была вполне состоятельной и любящей.
Трудно в это поверить, но Фаина не любила даже самый волшебный праздник, который весь год с нетерпением ждет вся детвора, – Новый год. Причина крылась в ее старшей сестре Изабелле. Она была признанная красавица, поэтому и наряжали как принцессу. В шикарном наряде Белла становилась еще прекрасней. Гости восторгались красоткой. Фаине же – некрасивой и неуклюжей заике – оставалось только завидовать сестре, скрываясь от посторонних глаз за ширмой. И только мечтать о похвалах, внимании, аплодисментах. С детства девочка считала себя несчастной и никому не нужной. Однако не исключено, что именно жажда внимания, признания и восхищения стала главным стимулом для Раневской стать не просто актрисой, а знаменитой актрисой.
