СВЯТ ГОСПОДЬ, БОГ НАШ.
Святость — вот центральная качественная характеристика Божества во всех религиях. Как "определить" ее? Не сумею достойно выразиться, но нельзя ведь и молчать. Я сказал бы: ослепительная, абсолютная духовная Красота. Бесконечно превосходящая все духовная Ценность. Божественная Святость говорит с нашей совестью, внушает нам так называемый "страх Божий" — страх не Силы, а Правды. Божественная Святость побуждает нас благоговеть перед Богом, смиряться перед Ним, любить Его… И надеяться на Него. Если СВЯТ ГОСПОДЬ, БОГ НАШ — то все тайны бытия должны в самом конечном счете получить оптимальное разрешение. Божественная Святость непременно есть и Божественное Милосердии — если не употреблять испорченного слова ЛЮБОВЬ. "Бог есть Свет, и нет в нем никакой тьмы… Кто не любит, тот не познал Бога, потому чтоБог — Любовь есть"(I послание Иоанна, гл.I и 4). А в цитированной выше главе послания к Коринфянам апостол Павел противопоставляет "гадательному", символическому познанию Бога практический опыт христианской Любви, в которой человек реально приобщается к самой сущности Божественной жизни… В других религиях, вероятно, нет точно таких выражений, но и там во всяком случае непременно присутствует благоговение перед Божественной Святостью и надежда на Божественную Святость. В этом — общность всех религий и в этом ВСЕ РЕЛИГИИ ИСТИННЫ.
Во всех религиях возносится МОЛИТВА единому для всех Богу. "Молитва есть разговор с Существом, возвышающимся над мировым круговоротом, над неправдой, в которую погружен мир"(Н. А, Бердяев). На высших ступенях молитвы исполняется слово Габриэля Марселя: "Бог есть Присутствие, а не вывод из теоремы". Здесь открывается реальнейшая самодостоверность религиозной интуиции. "Когда стоя на молитве ощутишь РАДОСТЬ, которая превыше всякой другой радости, то знай, что истинно обрел ты молитву"(преподобный Нил Синайский)."… На это время происходит помыслах забвение о земное мудровании; потому что помыслы насыщены и пленены Божественным, небесным, беспредельным, непостижимым, и чем‑то чудным, чего человеческим устам изречь невозможно. В тот час человек молится и говорит: о, если бы душа моя отошла вместе с молитвой!"(преподобный Макарий Великий). Обычно нам не доступен и даже страшен этот опыт святых, в котором нам чудится исчезновение личности; на самом деле это — высочайшая творческая активность человека, на которую ОТВЕЧАЕТ Бог… Но и на более низком уровне духовной жизни есть люди, одаренные постоянно действующей религиозной интуицией, для которого самого этого вопроса "есть ли Бог" — просто не возникает. В одной из лекций для народа покойный Григорий Петров удачно сравнивал религиозную интуицию с бессознательным ощущением человека, на которого "кто‑то смотрит"… Вот еще проникновенные слова о молитве епископа Антония(Блюм):
"… Из опыта человеческих отношений все мы знаем, что любовь и дружба глубоки тогда, когда мы можем молчать вместе. Если же для поддержания контакта нам необходимо говорить, мы с грустью должны признать, что взаимоотношения все еще остаются поверхностными; итак, если мы хотим воздать молитву Богу, то должны научиться испытывать РАДОСТЬ от молчаливого пребывания с Ним". (Журнал Московской Патриархии, 1967, №3, стр.75).
Иногда религиозное чувство пробуждается у нас при выходе из обычного, обывательского круга существования — и это бывает не только в печали, но и в радости, в опыте любви, от впечатлений искусства… Вот свидетельства наших великих художников слова. И. С. Тургенев, "Дворянское гнездо":
"На другой день Лаврецкий отправился к обедне. Лиза была уже в церкви, когда он пришел. Она заметила его, хотя не обернулась к нему. Она усердно молилась: тихо светились ее глаза, тихо склонялась и поднималась ее голова. Он почувствовал, что она молилась и за него, — и чудное умиление наполнило душу. Ему было и хорошо и немного совестно. Чинно стоящий народ, родные лица, согласное пение, запах ладана, длинные косые лучи солнца от окон, самая темнота стен и сводов, — все это говорило его сердцу. Давно не был он в церкви, давно не обращался к Богу: он и теперь не произнес никаких молитвенных слов, — он и без слов даже не молился, — но хотя на мгновение всем помыслом своим повергнулся ниц и приник смиренно к земле. Вспомнилось ему, как в детстве он всякий раз в церкви до тех пор молился, пока не ощущал у себя на лбу как бы чьего‑то свежего прикосновения: это думал он тогда, Ангел–хранитель принимает меня, кладет на меня печать избрания. Он взглянул на Лизу…" Ты меня сюда привела, — подумал он, — коснись же меня, коснись моей души". Она все также тихо молилась; лицо ее показалось ему радостным, и он умилился вновь, он попросил другой душе — покоя, своей — прощенья"…
