Я не считаю простительной ложь ни Джека, ни Тома. Я полагаю, что родителям прежде всего следует выяснить мотивы, по которым дети лгут. Тогда легче будет принять решение, как себя вести.
Когда Энни, обычная пятилетняя девчушка, встала со стула, мать заметила, что сидение мокрое. «Энни, подойди сюда. Ты намочила штанишки?» — спросила она. «Нет, мамочка, — с глубочайшей искренностью ответила Энни, — это стул был мокрый».
Энни, конечно, также могла стремиться избежать наказания. Но я хорошо знаю ее мать и уверен, что за мокрые штанишки наказания не последовало бы. Ложь Энни была вызвана страхом унижения. Сам факт лжи свидетельствует о том, что девочка знала: так делать стыдно. Стыд, побудивший ее солгать, служит также и мотивом становления самоконтроля. Ее ложь может быть первым шагом в поисках права на личную независимость (ведь ее родители не отдают никому отчета о своих естественных отправлениях). Возможно, не только стыд послужил мотивом лжи. Энни могла солгать, потому что не хотела, чтобы прерывали ее игру. Как поведет себя ее мать — «не заметит», накажет Энни или попытается побудить дочь сказать правду, — будет зависеть от того, как она представляет причины лжи в этом случае.
Не доносчик ли ваш ребенок?
Правильно или нет поступает ваш ребенок, честно докладывая о чьем-то скверном поведении? Поощряете ли вы своих детей к тому, чтобы они информировали вас о проступках друг друга? А не донесут ли они на вас, случись вам оступиться? Большинство людей не имеют на этот счет четкой позиции, да и в обществе в целом нет согласия во мнениях о доносительстве. Дети в лучшем случае получают противоречивую информацию. С одной стороны, их родители осуждают ложь. Но с другой стороны, и правда ими не всегда одобряется.
Этот вопрос был поднят в газетной статье, посвященной тринадцатилетней Дине Янг, которая донесла на своих родителей, употреблявших наркотики. Однажды она присутствовала на выступлении местного шерифа, рассказывавшего о наркомании. Когда родители не вняли ее просьбам перестать принимать наркотики, она пришла в полицию, принеся сумку с таблетками, марихуаной и кокаином на сумму 2800 долларов. Родителей арестовали, Дину поместили в детский приемник, и на нее посыпались предложения миллионных гонораров со стороны теле- и кинокомпаний. Десять дней спустя родителей выпустили на поруки, а Дину вернули к ним. На протяжении последующего месяца было отмечено еще четыре случая доносов детей на своих родителей.
В редакционной статье в «Нью-Йорк Таймс» о моральной стороне данного дела было написано: «Сопоставим ли ущерб, нанесенный этой семье, с общественным благом, выразившимся в конфискации горстки наркотических веществ и в общественном резонансе, который имело это дело?.. В демократическом обществе доносительство, особенно когда дело касается членов семьи, представляется неразрешимым моральным парадоксом» [8]. С другой стороны, районный прокурор, выступавший с обвинением против родителей Дины, заявил: «Я восхищаюсь этой девочкой»[9]. Некоторые должностные лица Калифорнии также заявили о своей поддержке Дины и о том, что считают ее поступок свидетельством успеха школьных антинаркотических программ.
Из бесед с родителями я выяснил: большинство из них не обсуждали с детьми, хорошо это или плохо — докладывать о прегрешениях старших. Должен ли ребенок донести одному из родителей, что другой выкурил «скверную» сигаретку, с кем-то пофлиртовал или заработал штраф за превышение скорости?
Уча своих детей не быть сплетниками, родители в то же время ожидают, что те станут докладывать о поведении своих братьев и сестер.
Пытаясь разобраться, что я как отец думаю по этому поводу, я сформулировал следующий принцип: доносить плохо в том случае, если инициатива принадлежит ребенку, если проступок, о котором доносят, незначителен, а мотивом доноса выступает злоба. Когда беда серьезна, — например, если б моя дочь Ева узнала, что Том попробовал марихуану, — я не считаю, что она поступила бы дурно, информировав меня по своей инициативе. Но она сама могла считать, что поступает некрасиво. Восьмилетняя Ева от брата и от одноклассников уже успела узнать, что «ябедничать — нехорошо». Но ее можно и переубедить. Если б я подозревал, что она располагает подобной информацией, мне пришлось бы выбирать: настаивать ли, чтобы она предала брата, либо томиться в неведении, не встал ли Том на опасный путь. К счастью, с такой проблемой мне не довелось столкнуться. Однако мне пришлось оказаться в ситуации, в которой, как я полагаю, один из моих детей солгал, чтобы покрыть менее серьезное происшествие.
