Они чокнулись и выпили.
— Сколько наличности ты можешь дать? — спросил далее Мамонов.
— А сколько надо?
— Да сколько можешь. Имей в виду, тут доллары нужны.
— Попробую поклянчить у предков: хвалились, что дадут, если женюсь, — рассмеялся Кузин. — Вот и огорошу! А потом скажу, не получилось, — и верну.
— Да вернешь, конечно — в течение двух недель я это проверну: слетать в Москву и обратить товар в деньги. Причем минимум в десятикратном размере!..
Обо всех деталях договорились тут же, с вечера.
* * *
Операция по выманиванию Ван Гога прошла, можно сказать, блестяще.
К Ханыкину пришли часов в десять утра — не слишком рано, но и не слишком поздно, когда, по расчетам Мамонова, тот должен уже встать и позавтракать, но еще не быть занятым делами, а потому — в благодушном расположении духа. Поднялись по лестнице обычного панельного дома, остановились напротив обычной квартиры с бронированной стальной, с глазком посередине, двери. Кузин осторожно поставил портфель, открыл его, сел на корточки и минут пять поколдовал над своим усилителем, настраивая и расправляя внутри портфеля компактную усиленную антенну, затем аккуратно закрыл портфель и кивнул Мамонову. Мамонов нажал кнопку звонка.
Прошло несколько долгих минут, которые растянулись в целую вечность; нетерпеливый человек давно бы уж плюнул с досады, повернулся и ушел. Но они стояли ждали.
— Может, его дома нет? — шепнул Кузин.
Мамонов движением руки успокоил его.
— Это у него тактика такая, — шепотом ответил он.
Наконец, там кто-то зашевелился, загремел засов, звякнула цепочка, затем, слышно, распахнулась внутренняя дверь, и недовольный голос глухо спросил:
— Кто?
— Гоша, это я, Сергей! — ответил Мамонов.
— Ты один?
— Нет, с товарищем.
— Что за товарищ?
— Товарищ детства, мы вместе берем картинку, хочет взглянуть!
За стальной дверью послышалось сопение — хозяин, видимо, прильнул к глазку. Мамонов подвинул Андрея, чтобы хозяин смог рассмотреть его внимательнее. Потом, наконец, щелкнул замок; бронированная дверь, взвизгнув, отворилась и впустила обоих.
Прихожая как прихожая — длинная, узкая и тесная. Хозяин, лысоватый полнеющий молодой мужчина с широким бледным лицом, по-домашнему расхристанный: в застиранной майке с короткими рукавами, растянутых брюках-трико с пузырями на коленях и в растоптанных шлепанцах на босу ногу, — захлопнул за гостями дверь и сразу же пристально вгляделся в Андрея, переведя подозрительный взгляд на громоздкий портфель. Мамонов, перехватив его взгляд, похлопал по портфелю Андрея рукой и дружелюбно произнес:
— Вот пожалуйста — целый портфель денег принесли!
— Ну, ладно, — удовлетворенно сказал тогда хозяин, и глаза его потеплели. — Сейчас я на минуту удалюсь, и приступим. Вы уж извините — застали меня, можно сказать, врасплох, — он развел руками и скрылся за тяжелой портьерой.
Его не было не минуту, как он пообещал, а еще минут пять, показавшихся гостям вечностью. Что это за минута у него такая? Стоя в прихожей и переминаясь, они ободряюще переглянулись: дескать, ничего, все пока нормально!
Но вот хозяин появился, принаряженный в яркий свитер и голубенькие щеголеватые джинсы, аккуратно на этот раз причесанный, сразу преобразившись в энергичного и благодушного дельца средней руки, и повел их дальше. Они прошли сначала в тесно заставленную мебелью гостиную; весь джентльменский набор среднестатистического горожанина пребывал здесь в непоколебимом наличии: диван, кресла, «стенка» с книгами, хрусталем и фарфором, громадина-телевизор, ковер на полу, люстра с хрустальными слезками — на потолке и, конечно же, несколько икон на стене — для украшения; однако унылую эту гармонию нарушала одна-единственная вещь, совершенно вываливаясь из этого набора: крупный пейзаж на стене рядом с иконами, написанный маслом, в темной тяжелой раме, пейзаж хоть и незамысловатый, но очень точный и проникновенный, выполненный, похоже, большим мастером: серовато-лиловатый матовый снег, деревенский домик с забором, дерево и желто-золотой закат надо всем; несмотря на обилие снега на картине, тянуло от нее теплом, свежестью и человечьим уютом, обещанным в том деревенском домике… Андрей задержал на ней свой взгляд — слишком уж непривычной была картина в этом заурядном интерьере.
