Он потер ей плечо, что должно было расслабить ее, но даже через шерсть шинели она ощущала силу его пальцев. Ей хотелось придвинуться к нему ближе, но она боялась, что он остановит ее либо отодвинется.
– Правда всегда имеет значение, Лолли.
– Что толку, если никто в нее не верит?
Он перестал растирать ее плечо.
– Мы будем знать правду. Я обещаю, что доставлю вас домой в целости и сохранности. – Он поцеловал ее в шею. – Я держу свое слово.
Гаррет отпустил ее и откинулся на спину.
– Вы понятия не имеете, что говорят люди. Не надо думать самое худшее, и во имя всего святого мы не станем делать то, что может ухудшить правду.
Она тоже легла на спину.
– Хорошо.
– Если вы не можете уснуть, вспомните какой-нибудь приятный случай из детства и расскажите мне его.
– Вы так делали в армии?
– Нет, то, что я хотел забыть, я складывал в ящик, рыл глубокую яму и закапывал. Вы, конечно, понимаете, что все это я проделывал мысленно.
– Это походило на закапывание мертвых? – спросила она, повернувшись, чтобы увидеть хотя бы отчасти его лицо.
– В точности. – Он не повернулся к ней, продолжая говорить: – Я чувствовал боль и потому старался освободиться от нее.
У Лолли настолько сжалось сердце, что стало трудно дышать. Потолок – это самое удобное место, куда можно устремить взгляд, когда тяжко на душе. Интересно, он смотрел на ту же часть потолка, что и она? Туда, где на балке виднелась большая трещина?
– Расскажите мне приятную историю, Лолли. Чтобы мы оба могли заснуть.
– Хорошо. Я помню, как вся наша семья отправилась на пикник, прихватив еду, которую я приготовила. Мне было десять лет. Мы так хорошо провели время. Папа никогда не смеялся, но в тот день он казался таким же неразумным, как и мои братья. Мы устроили соревнование по бегу, а еще играли в прятки.
Оливия улыбнулась, вспомнив, как Гейбриел пытался спрятаться, забравшись на дерево.
– Папа поцеловал маму прямо на наших глазах – всего лишь в щечку. Но она была удивлена, как и все мы. Он сказал, что при моем волшебном прикосновении к еде они все подпадают под какие-то колдовские чары. Я была счастлива в тот день как никогда в жизни.
Он молчал, но Оливия чувствовала, что он не спит.
– Я могу вас представить улыбающейся, Лолли. Я пока что не видел улыбки на вашем лице. Но стоит мне закрыть глаза, как я вижу улыбку десятилетней девочки. Вот что делают чары.
– Откуда вам это знать, если вы никогда не видели моей улыбки?
– У меня отличное воображение.
Он произнес это так, словно представил в своем воображении что-то еще. Оливия закусила губу и улыбнулась.
– А какое у вас самое счастливое воспоминание о детстве, мистер Гаррет?
– Мое детство проходило гораздо раньше вашего, Лолли.
Она бросила на него взгляд. Всего лишь взгляд. Он смотрел в потолок, сложив руки на животе.
– Я могу подождать, мистер Гаррет. У нас целая ночь впереди.
– Гм, – пробормотал он. – Полагаю, что самым счастливым моим воспоминанием является выигрыш спора с отцом. – Он тихонько засмеялся. – Скорее это был не спор, а нечто вроде философской беседы.
– Вы мне расскажете? – Даже побуждая его продолжить рассказ, Оливия подумала: неужели мужчины рассматривают жизнь как сплошное состязание друг с другом?
– Я вернулся из школы домой, полный высокомерия двенадцатилетнего мальчишки, который научился одной или двум вещам в школе. – Это случилось после обеда, когда мы еще сидели за столом. Мой старший брат был в Оксфорде и поэтому отсутствовал. Мать и сестра отправились в музыкальную комнату. До отца и меня долетали от туда ужасные звуки, и мы не спешили к ним присоединиться, поэтому отец попросил меня выбрать отрывок из Библии и защитить грешника, о котором идет речь.
– Ваш отец был религиозным человеком?
– Очень.
Последовала пауза. Оливия надеялась, что он продолжит рассказ. У него есть брат и сестры. Он не самый старший. Это главный вывод из семейной истории.
– Я выбрал притчу о блудном сыне и, естественно, должен был защитить сына, который забрал деньги, потратил их и вернулся домой, когда понял, что отец простит его.
– Мне знакома эта притча. Викарий каждый год читает нам на эту тему пылкие проповеди.
