Всего, кроме Рашиды, у меня на «Фейсбуке» было 73 друга, в основном бывшие одноклассницы, но не друзья в полном смысле слова. Каждый добавлял в список «друзей» своих одноклассников и еще ребят из параллельных классов. Получалось как перед рождественскими каникулами, когда все обменивались поздравительными открытками, независимо от реальных симпатий, просто чтобы в обеденный перерыв сравнить, у кого больше. Кое-какие из этих виртуальных «подруг» активно травили нас с Рашидой, но к девятому классу потеряли интерес, стали думать о мальчиках и переключились на потенциальных соперниц.
Время от времени я получала приглашения на вечеринку, затеянную кем-то из «друзей». Однажды, в 2009 году, я даже побывала на такой. Мама предложила мне туда сходить, после того как выяснилось, что я сижу дома уже семь месяцев. Вечеринку устроила Тэш Эммерсон в каком-то огромном и гулком баре в Холборне. Внутри было темно, орала музыка. До сих пор помню одну песню с припевом «Сегодня мы повеселимся», и так без конца. Парадокс в том, что веселья я не ощущала. За стакан сока пришлось выложить целых три с половиной фунта. Все делились историями про «универ», в котором я не училась, а в остальное время фотографировались друг с другом. Само присутствие всех этих людей было для меня утомительно: мне даже пришлось прислониться к стене в своем углу.
Многие из них непременно желали со мной сфотографироваться, хотя, как я уже сказала, нас нельзя было назвать друзьями в полном смысле слова. Помню, как сразу с двух сторон подбежали Луиза Винтергартен и Бет Скун и, обняв меня, как близкие подруги, заулыбались в камеру. Когда щелкнул затвор, они разжали руки, повернулись и ушли. Затем были Люси Нилл, Тэш и Элли Кудроу. Потом фотографии выложили на «Фейсбуке», но никто не потрудился отметить на них меня. Один из снимков я показала маме. Обесцвеченные волосы и оранжевую от искусственного загара кожу мама сочла вульгарными и добавила, что я похожа на Золушку, зажатую между злющими сводными сестрами. Я не сказала ей, что под одной из фотографий кто-то оставил комментарий: «“сфоткайся с чувырлой” – старый прикол». Мне-то было наплевать, но я знала, что мама расстроится.
После того ни на какие вечеринки я больше не ходила, но просматривала обновления от «друзей» в ленте новостей. В большинстве случаев я не понимала, о чем они пишут. Какие-то сплетни о знаменитостях или вообще о незнакомых мне людях, намеки на неизвестные мне телепередачи и клипы с YouTube. Иногда я переходила по ссылкам, чтобы посмотреть, из-за чего такой восторг, и всегда натыкалась на какой-то идиотизм, вроде фотографии котенка в винном бокале, или видео, как русский подросток фальшиво поет у себя в комнате. А чего стоили их собственные фотографии, на которых они позировали, выпятив губы и выставив ногу вперед, как лошади на параде. Они все будто побывали на уроке, куда меня не пригласили – не очень-то и хотелось, – где их научили выпрямлять волосы, рисовать белую полоску на кончиках ногтей, носить часы циферблатом вниз, а сумочку – на сгибе неестественно оттопыренного локтя.
А их статусы на «Фейсбуке»! Вдруг появлялись пространные фразы, не говорящие ни о чем, вроде «иногда лучше ничего не знать» или «ну вот, теперь все псу под хвост». Жизнь этих людей была полна надуманных проблем. Кажется, Ракель Джейкобс как-то написала, что – «обожемой!» – уронила свой проездной в унитаз. Кому и зачем нужны подобные сведения? На мой взгляд, это глупо и бессмысленно, но ей оставляли комментарии, как будто речь шла о чем-то действительно интересном, важном или хотя бы забавном, при этом все «сочувствующие» сознательно коверкали слова, например, «дарагая», или выдумывали ненужные сокращения, или ставили XXX в конце каждой фразы, а некоторые вообще изъяснялись на новомодном выдуманном жаргоне: «кавайный», «няшечка» и так далее.
Мне вовсе не хотелось общаться с ними на одном языке. Просто любопытно было наблюдать, как все вокруг овладевали сленгом, как отвечали на комментарии буквально «на лету» – и попадали в точку. Даже для бывших двоечников, вроде Эвы Гринленд, это не составляло труда.
