По дороге к палатке до меня снова донесся приятный гул электрогенератора, как и вчера вечером. Он исходил из автофургона, стоящего в стороне от остального лагеря. Дверь была открыта, на пороге женщина кормила грудью младенца. Рядом мальчик лет пяти метал ножик в арбуз. Я отвела глаза от обнаженной груди и поинтересовалась мощностью генератора. «Не знаю», – удивленно ответила женщина. Я обошла автофургон, чтобы посмотреть самой. Оказалось, генератор рассчитан всего на 1200 Ватт. Если я подключу к нему свой ноутбук для зарядки, то вентилятор, наверное, сбавит обороты. Однако ноутбук можно зарядить ночью, когда обитатели фургона уснут: к вечеру жара спадет, и мощность вентилятора можно будет убавить.
Все это я рассказала женщине и попросила разрешения подключить свой трансформатор.
– Да пожалуйста! – ответила она. – Главное, чтобы мы не задохнулись.
Я вспомнила о Тессе и спросила:
– Вы были здесь прошлым летом?
– Нет, мы новички, – рассмеялась она. – Как и ты, наверное. Кстати, меня зовут Энни.
По сравнению с остальными Энни выглядит нормальной: пухлая блондинка с розовой кожей. Волосы слегка растрепанные, но не свалявшиеся и не обритые. Одета почти прилично, если не считать растянутых пройм майки, в которые виден бюстгальтер.
Я подумала, что неплохо бы передвинуть палатку поближе к генератору. Вытащив колышки, я проволокла палатку со всем содержимым поближе к автофургону Энни, почти сто метров. Энни с детьми перебралась под самодельный навес и оттуда наблюдала за мной.
– Ты прямо здесь решила расположиться? – спросила она.
Не знаю, зачем она спросила: как же могло быть иначе, ведь я собиралась заряжать свой ноутбук от ее генератора. Я кивнула и без лишних слов стала вбивать колышки в землю. Энни с сыном молча смотрели на меня.
– Если хочешь, Мило тебе поможет, – наконец сказала Энни. – Он любит ставить палатки.
Я и ответить не успела, как мальчик подбежал и начал молотить по кольям обеими руками, бормоча что-то нечленораздельное. Он был такой же светловолосый, как и его мать, а когда он присел, я заметила, что ступни у него совсем черные от пыли.
Мне захотелось прилечь – я ведь была на ногах с самого утра. В палатке стояла ужасная духота, и я спросила у Энни, можно ли полежать в тени ее навеса.
– Стеснительной тебя не назовешь, – вздохнула она, но сделала пригласительный жест рукой.
Я втащила матрац под навес, легла на спину, скрестив руки на груди, и закрыла глаза. Теперь, когда рядом были только Энни и Мило, я быстро погрузилась в дрему. Жара заглушила окружающие звуки – птичий щебет, лай собак, нестройный стук барабанов, даже голоса сидящих неподалеку Энни и Мило, – сплавила в неясную мелодию, сопровождающую мои мысли.
Обычно я не помню снов и не придаю им никакого значения. Однако на сей раз передо мной прошла череда не связанных между собой образов. Некоторые из них были навеяны вполне определенным событием – вчерашним перелетом: ведь я впервые летала на самолете. По цвету он был совсем как ярко-оранжевая упаковка средства от запора. Адская толчея в зале вылета. При виде толпы мне захотелось немедленно сбежать назад в Ротерхит. На смену этому сновидению пришли другие: я брожу по магазину «Маркс и Спенсер» на Кэмден-Хай-стрит, а впереди идет мама в бежевом жакете; на веревке, привязанной к дереву, покачивается тело Тессы.
Я проснулась от пронзительного плача. Энни кормила младенца, а Мило помешивал какое-то варево в кастрюльке на походной печке.
– Уже шесть вечера, – сказала Энни и предложила поужинать.
С собой у меня был недельный запас печенья и хлеба, так что, строго говоря, я не нуждалась в еде, но все-таки приняла приглашение.
– Обычное овощное рагу, – пояснила Энни. – Ничего особенного.
И была права.
Сиденьями служили толстые низенькие чурбачки, отполированные и покрытые лаком. Их мастерила Энни и продавала туристам на рынке. Я сказала, что вряд ли туристы смогут взять их с собой в самолет: вчера я заметила, что вес провозимого багажа ограничен. «Что ж, тогда им придется оставаться в Испании», – ответила Энни, ничуть не огорчившись возможной потере значительной части клиентуры.
