— Очнись, Дейзи! Пора выходить. — Маделин буквально вытолкнула подругу на арену.
Дейзи ослепил свет прожекторов. Не понимая, куда надо идти, она прикрыла ладонью глаза.
— …никто из нас не сможет полностью оценить то мужество, которое потребовалось изнеженной молодой женщине, чтобы выйти на арену вместе со своим мужем.
Дейзи, непроизвольно шагая в такт музыке, машинально двинулась вперед, между тем как Джек продолжал выжимать у зрителей слезу своим душещипательным рассказом о воспитанной в монастыре невесте и ее могучем необузданном казаке. Однако Дейзи едва ли слышала его слова. Она видела перед собой в центре арены только предавшего ее Алекса.
Вспышки темно-красных блесток, украшавших рукоятку кнута, обвившего высокие голенища начищенных до нестерпимого блеска черных сапог Алекса, голубоватые отблески света прожекторов в его темных волосах и глаза — светло-золотистые глаза загнанного в ловушку дикого зверя. Дейзи остановилась в центре «своего» пятна света, и Алекс начал танец с кнутами. Но сегодня то был не танец страсти, а дикая в своей яростной необузданности пляска — настоящее объяснение в ненависти.
Публика живо выражала свое одобрение, но действие развивалось, и толпа отказывалась, как обычно, сопереживать женщине. Исчезла та таинственная связь, которая соединяла Дейзи с публикой. Она даже не вздрогнула, когда кнут Алекса перерубил кончик бумажной трубки, — невыразимое отчаяние притупило все чувства.
Гармония выступления рушилась на глазах. Одну трубку Алекс разрубил в два удара, вторую — в четыре. От злости он забыл о новом элементе номера с цветными лентами, а когда он обвил кнутом запястья Дейзи, публика глухо зароптала. Их семейный разлад, казалось, жил собственной жизнью и громко заявлял о своем существовании. То, что в прежних выступлениях было актом соблазнения, попыткой мужа завоевать благосклонность молодой жены, теперь смотрелось как нападение дикого свирепого самца на беззащитное крошечное создание. На арене творилось насилие.
Казалось, Алекс понял, что происходит, и тут взыграла вся его гордость. Стало ясно, что стоит ему снова обвить Дейзи кнутом, как публика тотчас выразит свое отчуждение, — нужен заключительный штрих для завершения представления, прежде чем дать сигнал Диггеру выпускать Мишу.
Всмотревшись в глаза Алекса, Дейзи вдруг поняла, что он только что вспомнил о пунцовой розе у нее на груди. Едва заметным кивком головы он дал Дейзи знать, что сейчас начнется последний трюк. Она равнодушно посмотрела на кнут, желая только одного — чтобы номер скорее кончился и она могла бы убежать и спрятаться от чуждого и враждебного мира.
Переборы балалайки страшным звоном отдавались в ушах — Дейзи немигающим взглядом смотрела в глаза мужа. Не будь она столь сильно охвачена собственным горем, она заметила бы в глазах Алекса невыразимое страдание, но чувства ее оцепенели и застыли.
Алекс отвел руку назад, кисть стремительно согнулась, и кончик кнута полетел к Дейзи со скоростью ракеты. Все было так, как всегда, за исключением того, что Дейзи наблюдала за этим полетом, как при замедленной съемке. С полным отчуждением она ждала, когда кнут размечет бумажные лепестки цветка. Вместо этого она вдруг почувствовала нестерпимую жгучую боль.
Дейзи показалось, что из ее легких кто-то высосал весь воздух. Все тело с головы до ног жгло так, словно ее облили кипятком. Арена закружилась перед глазами — Дейзи поняла, что падает. Прошла секунда, под куполом шапито грянула бравурная музыка, словно для того, чтобы заглушить боль, пронизавшую каждую клеточку ее тела. Сильные руки подхватили ее с песка, а на арену между тем выскочили клоуны.
Она была в сознании, хотя ей хотелось его потерять, слышала, как кто-то исступленно молится, но то была не она. Где-то далеко, за пеленой окутавшей ее боли звучали спокойный голос Джека, ропот толпы, оживленная музыка.
— Разойдитесь! Дайте дорогу!
Это голос Алекса. Он на руках выносит ее через служебный выход. Алекс-враг. Алекс-изменник.
Дейзи спиной почувствовала жесткий холод земли — Алекс положил ее рядом с шапито и склонился над ней, заслоняя жену от любопытных взглядов.
