Мимо проехала такая массивная машина, что задрожала земля. Иссерли дождалась, пока отброшенная громадиной длинная тень проползет по «тойоте» и исчезнет.
Тогда она открыла перчаточный ящик и извлекла оттуда парик. Это был мужской парик, светлый и кудрявый. Повернувшись к пассажиру, который по-прежнему сидел неподвижно, как окоченевший, она водрузила парик ему на голову. Затем поправила несколько локонов сбоку и расчесала острыми ногтями челку так, чтобы та ровнее легла на лоб. Откинулась назад, чтобы оценить общий эффект и внести кое-какие поправки. Впрочем, пассажир выглядел точно так же, как выглядели до него все другие, а когда она переоденет его, он станет совсем от них неотличим.
Иссерли выгребла все из того же ящика несколько пар очков, выбрала наиболее подходящие и водрузила их мужчине на переносицу.
В завершение она взяла с заднего сиденья теплую куртку с капюшоном, скинув при этом на пол ту, которая принадлежала пассажиру. На самом деле это была не совсем куртка: спина у нее отсутствовала. Она накинула на мужчину отороченный мехом перед, заткнула края рукавов за его плечи и прикрыла их рассеченным посередине капюшоном.
Можно было ехать домой.
Иссерли снова нажала на кнопку, и янтарная окраска стекол начала бледнеть, пока совсем не развеялась, словно туман. Мир за окном был по-прежнему стылым и солнечным. На дороге установилось временное затишье – машин почти не было. У Иссерли в наличии имелось еще два часа до того, как кончится действие икпатуа, а езды до дома было не более пятидесяти минут. К тому же часы показывали всего тридцать пять минут десятого. В конце концов, ей все же повезло.
Иссерли повернула ключ зажигания. Как только двигатель завелся, она снова услышала то же самое постукивание, которое обеспокоило ее в самом начале дня.
Вернувшись на ферму, надо будет посмотреть, в чем там дело.
На следующий день Иссерли пришлось колесить не один час под снегом и дождем, прежде чем она нашла хоть что-нибудь. Казалось, погода разогнала по домам всех представлявших потенциальный интерес особей мужского пола.
Иссерли так долго вглядывалась в пейзаж, развертывавшийся за лобовым стеклом, что движения стеклоочистителей постепенно вогнали ее в гипнотический сон. Но сколько она ни смотрела, впереди не было видно ничего, кроме призрачных огней других автомобилей, пробирающихся под проливным дождем в сумерках, наступивших среди бела дня.
Единственные живые существа вообще – не говоря уж об автостопщиках, – которых она видела сегодня утром, были двое щекастых, коротко подстриженных мальчишек с пластиковыми ранцами, которые возились в канаве у въезда в туннель возле Инвергордона. Это были явно школьники, то ли опоздавшие на уроки, то ли прогуливавшие школу. Они заметили красную «тойоту» и крикнули ей что-то вслед, но у них был настолько сильный местный акцент, что Иссерли ничего не поняла. Их промокшие под дождем головы выглядели как две очищенные картофелины, политые сверху коричневым соусом, а на руки, казалось, были напялены варежки из блестящей зеленой фольги – пакеты из-под чипсов. В зеркале заднего вида Иссерли наблюдала, как их бредущие вразвалку фигуры постепенно уменьшаются, превращаясь в два цветных пятнышка, постепенно растворившихся в сером вареве зимнего неба.
Проезжая мимо Алнесса в четвертый раз, она все никак не могла поверить, что и там никого нет. Обычно это было очень бойкое место, поскольку большинство водителей проезжали мимо не останавливаясь, только бы случайно не взять в машину местного. Какой-то благодарный пассажир не так давно объяснил Иссерли, что Алнесс прозвали «маленьким Глазго» и у него отвратительная репутация. Запрещенные фармацевтические средства получили широкое распространение в этом городе, следствием чего стали разбитые окна в домах и высокий процент несовершеннолетних матерей-одиночек. Иссерли никогда не бывала в самом городке, хотя тот находился всего в миле от дороги. Она никогда не сворачивала с А-9.
Сегодня она проезжала мимо Алнесса снова и снова, в надежде, что кто-нибудь из населяющих его изгоев выползет на дорогу в своей неизменной черной кожаной куртке и ткнет большим пальцем в небо, решившись перебраться в более приспособленное для жизни место. Но эта надежда так и не оправдалась.
