— По-моему, противник подбирается к нашему аэродрому, — высказывает предположение Котельников. — Ведь его отряды появились как раз в районе баксанского аэродрома. Видно, их заинтересовал самолет.
Прошлой ночью один из воздушных кораблей ЛИ-2, принятый нами на баксанском аэродроме, не взлетел: заклинило поршни мотора. Вместе с летчиками мы долго ломали головы: что делать? Перетащить самолет в лес не позволяет рельеф: единственная дорога, связывающая аэродром с лесом, — узкая тропа, то петляющая меж карстовыми воронками, то скачущая через каменные торосы. Оставить корабль, широко распластавший серебристые крылья, на месте — опасно: немцы увидят его на безлесном плоскогорье.
— Я обязан сжечь машину, — решительно заявил командир корабля Китаев. — В тылу врага такими вещами не рискуют.
Мы не согласились. Жалко. И опасно — как бы командующий фронтом не запретил полеты к нам больших кораблей. Репутация нашего аэродрома отнюдь не блестящая. В июле сорок второго тут разбился ТБ-3. Два с половиной месяца мы доказывали: причина аварии не в аэродроме. Но вот в конце сентября того же года прилетел другой ТБ-3 и, как на зло, повредил шасси. Чтобы спасти самолет, майору Помазкову пришлось идти на большой риск. В его умелых руках летающая громада, хромая на одну ногу, чудом поднялась с нашей грунтовой площадки. Но, едва оторвавшись, самолет совсем потерял спущенную покрышку. В Адлере он приземлился, имея на одной стороне шасси только голый диск. В послужном списке нашего аэродрома числятся и другие грехи. Теперь еще ЛИ-2 сожжем!
— Нет, — ответили мы летчику. — Хорошо замаскируем самолет и будем бороться за него до конца.
Китаев снял с машины кое-какие приборы, вооружение и потребовал надежную охрану.
У самолета оставили стартовую команду Гриши Костюка и две группы партизан. Старшим заставы назначили Бартошу. Беспокоясь о том, чтобы самолет не достался врагу, Китаев проинструктировал ребят, как сжечь его:
— Откроете вот эти краны, бензин польется, тогда и поджигайте.
День прошел спокойно. А вечером противник зашевелился.
На всякий случай мы выдвинули к опушке отряд Ивана Дегтярева. В случае нападения на аэродром он должен был поддержать Бартошу.
Выходим с комиссаром на командный пункт, расположенный в центре поляны. Скоро начнет светать, и мы увидим Караби-яйлу. Хочется разглядеть и пораньше понять, что будет делать противник. Не терпится и самолет увидеть: надежно ли он замаскирован?
Самолет виден без бинокля. Щедро обвешанный ветками, он кажется огромным крестовидным кустом, таящимся в хаосе каменных глыб.
— Гляди, гляди! — дергает за руку Мироныч.
По дороге, что вьется вдоль хребта горы Яман-Таш, стремглав бежит девушка. Она то скрывается в низине, то появляется на взгорье. Узнаем ее — это Тася Щербанова, вестовая баксанской заставы.
Небольшого роста, худенькая, всегда тихая, сейчас она крайне разгорячена. Цветастый платок полощется в руке, ветер пузырит белую блузу.
Не добежав, она кричит:
— Немцы! Немцы к складу подбираются! Дрова хотят брать!..
Через несколько минут отряд Федоренко змейкой потянулся по дороге к складу. С ним пошел и Котельников.
Смотрим в бинокль на яйлу.
Вдруг там вспыхивает красная ракета противника. И вслед за ней на пригорок выползают два броневика. За машинами движутся солдаты. Два броневика с автоматчиками видны и в районе села Казанлы. Еще один отряд противника на трех машинах показывается на северо-западе. Этот беспокоит больше всех: построившись клином, он движется в направлении Хаджи-Хобы, создавая угрозу окружения заставы, охраняющей самолет.
На всех трех направлениях мы видим один и тот же маневр: под прикрытием бронемашин солдаты продвигаются на несколько сот метров вперед, останавливаются, ведут разведку и вновь продвигаются.
Сколько же их? Броневиков семь. В тайганском и казанлыкском отрядах фашистов по шестьдесят-семьдесят. В северо-западном — сотни две.
— Жаль, — сокрушается Мироныч, — потеряем самолет.
Мы неотрывно следим за продвижением каждого отряда противника.
Северо-западная группа с тремя броневиками, выдвинувшаяся со стороны Баксана, не дойдя километра четыре до пещеры, застывает на месте. Немцы окапываются. Остальные две группы продолжают наступать.
