Манчини принялся играть акульим зубом, висевшим у него на цепочке.
— Последние пятьдесят лет результаты опросов общественного мнения свидетельствуют о том, что население активно поддерживает идею усиления контроля над оружием. Верно? И что же происходит? Ничего. А почему? Да потому, что противники этой идеи, те, кого он назвал «крепко организованным меньшинством», стараются сделать так, чтобы этого не случилось… Вчера вечером я побеседовал кое с кем из Национальной ассоциации стрелков и Союза стрелкового спорта. Они готовятся дать Капитолию такой бой, какого не бывало со времен введения сухого закона… Так что, похоже, законопроект, за который ратуют семьдесят пять, а то и все восемьдесят процентов американцев, снова будет заблокирован. Только на сей раз люди не ограничатся тем, что, пожав плечами, забудут об этом. На сей раз, поскольку речь идет о том, что мишени расставлены прямо на наших улицах, они себя покажут вовсю. И вот тут-то у Форрестола и появится превосходный лозунг для предвыборной борьбы. Ни с того ни с сего он превратится в святого Георгия, избиратели — в преследуемую девицу, а противники нового закона — в дракона!.. Вот почему, джентльмены, мы должны всеми правдами и неправдами способствовать тому, чтобы этот законопроект был принят, и принят целиком и полностью. Если это произойдет, Форрестол очутится в таком дерьме, в каком очутился в шестьдесят восьмом году Бобби Кеннеди, когда Джонсон отказался баллотироваться, то есть он окажется кандидатом, которому не за что бороться.
Помощник вице-президента корпорации «Эльдорадо» озабоченно покачал головой.
— Смущает меня все это, Фрэнк. Очень смущает. Не твой анализ политики тут, разумеется, все правильно. И не Восточные штаты меня смущают. На Востоке контроль над продажей оружия проглотят с такой же легкостью, с какой глотают устриц. Но на Юге и Юго-Западе, а также на Среднем Западе, — он с силой втянул в себя воздух, — игра будет иной. Малейший крен не в ту сторону, и мы начнем терять читателей и доход от рекламы с такой скоростью, что только держись!
Манчини кивнул в знак согласия.
— Именно поэтому я и намерен координировать эту кампанию лично.
— Лично? — Помощник вице-президента был как громом поражен. — Но, Фрэнк, дорогой, нас ждет схватка не на жизнь, а на смерть…
— И ты считаешь, что с моим сердцем мне не по зубам ею руководить? — Манчини почесал покрытую коричневыми пятнами руку. — А вторая новость, которую я приготовил для вас, вот какая: к осени я намерен полностью приступить к своим прежним обязанностям — в лучшей форме, чем когда-либо прежде!
— Эйб, — сказал Манчини, откладывая в сторону гранки, которые он захватил домой, — устрой, чтобы мне сделали пересадку сердца.
Абрахам Зимински вздохнул. Маленький подвижный человечек со скорбным лицом и похожей на ржавую проволоку шевелюрой, он уже давно был личным врачом Манчини. Чересчур давно. По правде говоря, перед тем, как у Манчини случился инфаркт, Зимински так остро ощутил себя в положении мыши в советниках у кошки, что всерьез решил послать своего подопечного ко всем чертям, посоветовав ему подыскать себе нового врача.
— Понятно, — отозвался он, собирая карты: он раскладывал пасьянс. — Пересадка мозга — это еще куда ни шло, — продолжал он, обращаясь к воображаемой аудитории. — Но пересадка сердца?
Цокая языком, он вынул из черного докторского саквояжа стетоскоп и, заставив Манчини снять рубашку, с минуту слушал его сердце.
— А теперь, — усевшись на место, сказал он, — что это за глупые разговоры о пересадке?
Целых пять минут Манчини втолковывал ему, что, по его мнению, кроется за предложением президента об усилении контроля над продажей оружия и что лично он, Манчини, намерен делать по этому поводу.
— Фрэнк, — сказал Зимински, грустно качая головой, — я вижу тебя насквозь. Ты мечтал, чтобы произошло нечто подобное, молил бога послать предлог, который позволил бы тебе вернуться к делам.
Манчини подошел к бару и откупорил бутылку виски «Джек Дэниелс».
— Я тебе вот что скажу: доведись мне и дальше сидеть здесь без дела, я бы спятил.
