Придвинулись ближе нарочитые; потеснились, затихли гости.
— Правда тебе такая, Келагаст! — сказал Тать. — Жесток ты ещё более Огневержца болотного. И убил больше. И самого тебя вроде давно удавить следует. Однако затеял ты хорошее дело. Ты разрозненное объединяешь, ты крепишь давшее трещину...
— Конунг! — прервал Татя Бьёрн-свей. — Дай ему меч. И верни мне мой. И я убью его!
Остановил Келагаст Бьёрна, руку положил ему на плечо.
— Говори дальше, Тать.
— Могу сказать тебе, господин, и вторую правду. Слышал я, будто ты, обычаю вопреки, власть хочешь наследную установить и потому так сына ждал. Правда такая: все те, кто сейчас пируют с тобой и на меня, правдолюбца, глядят гневно, враги злейшие твоему народившемуся сыну. И после смерти твоей недолго Божу жить — поступят с ним, как с тем жертвенным козлёнком. А третья правда: стар ты уже, Келагаст!
Тихий ропот пошёл по устам слышавших, хмель покидал головы отчаянных, зло глядели на смерда нарочитые, но пока молчали, ждали риксова слова.
И сказал Келагаст Веселин Татю:
— Не дурна голова твоя, вижу. Жаль сечь такую. Нового ты мне ничего не открыл. Но смелость твоя похвальна. Что ж, служи! Ты достоин жить возле меня.
Призвали к очагу прислужных челядинов, тяжёлую тушу с жара сняли, уложили на горячие доски. Здесь на части её секли, расшивали набитое дичью чрево. Голову знатным гостям поднесли, также — сердце и печёнку. Келагаст мелочь делил. Свеям, готам, своим риксам да нарочитым, не обделил и югровых князьков. Все получившие немедля разрывали тушки, искали кольцо, но не находили. Тогда следили за другими. Кому выпадет удача?
На миг задумался, крикнул рикс:
— Пойди сюда, Тать! Ты у нас тоже именит. Таким-то прозвищем. И тебя почётом жалую, не в обиду гостям, а по собственной прихоти. За правду твою развесёлую возьми отведай зайчатины.
— Рви её, дурень, не разглядывай! — подсказал Добуж. — Удачлив ты, гляжу. Из берлоги да сразу в княжью милость!
Будто сказанного не слышал, не ответил княжичу Тать. Руки не торопясь омыл в бадье у двери и разломил тушку. Тогда увидели все, как ему на широкую ладонь, на жёлтые потресканные мозоли выпало малое колечко, золотом матово блеснуло.
Тихо сказали среди нарочитых:
— Смерд стал вторым после рикса! Нехорошо повёл Келагаст. С кем он вельможность сравнял? Кому риксича доверил? В грубые руки сыновье золото вложил. А в руках-то тех не золото, колья заусенчатые впору держать.
Но Келагаст спокоен был, словно и это предвидел. Сказал:
— Славный выбор пал. И не нам менять решенье.
Но видели, что будто не доволен князь, что будто не того он ждал выбора.
— Конунг! — возмутился уязвлённый Бьёрн-свей. — Верни, прошу, мой меч, и я не пощажу, забью смерда. И ещё пройдём по жребию.
— На него не гневись, брат Бьёрн! — ответил рикс. — Наш обычай таков. И поглядим ещё, что из всего выйдет. Плохой ли он опекой моему сыну станет, коль скоро с живого медведя одними руками шкуру снимает?
Тут засмеялся недобро Добуж, спросил:
— Но что этот именитый младенцу-риксичу подарит? Чернь-голь! — к нарочитым повернулся княжич, поддержки искал. — На нём же шкура одна. И та не его, а медвежья...
Но не поддержали нарочитые, прятали от княжича глаза. Не поддержали и многоопытные вельможные старцы, и гости промолчали. Опасались уже открыто Келагастова человека высмеивать, хоть и смерда.
— Как знать? — говорили друг другу в стороне. — Кто таков этот человек? Мы его сейчас унизим, грязью замажем, а он нас потом утопит в крови. Как ещё поведёт себя, посмотреть надо. А пока видно: хваток новоявленный да дерзок. Кажется, что однажды возьмёт, то не отпустит более. К нему присмотреться нужно, прежде чем надсаживать глотки. Добуж-то что? Силён, пока Келагаст стоит. Не будет Келагаста, растопчут Добужа, если сам не улизнёт. А этот не таков! Этому только право дай. Оно, похоже, и идёт к нему. Велико везенье! Хитроумно плетёт судьба людские пути...
— Что же, Тать, сыну подаришь? — спросил Келагаст.
Оглядел Тать дивно большое тело своё, руки оглядел да грязные медвежьи лохмы. Не потерялся, ответил:
— Жизнь ему долгую подарю, господин. Что ценнее её?..
