— Не знаешь? — улыбнулся ему в ответ ван Хейс. Но уже в следующий миг его лицо вновь перекосило от злобы, а голос угрожающе повысился: — Не знаешь?! Так какого черта ты пудришь мне мозги?! Все же и так очевидно: как труп, ты принесешь нам гораздо больше пользы, чем как свидетель!
И он, нацелив «беретту» Багнеру в грудь, трижды спустил курок. Скарабей дернулся, потом выпучил глаза и открыл рот, как будто желая задать своему палачу последний вопрос, но вместо этого лишь поперхнулся и закашлял кровью. Директор отступил от него на пару шагов, чтобы он не забрызгал ему брюки и ботинки, хотя те и другие и так были уже сильно испачканы. Впрочем, агония Харви продлилась недолго. Через полминуты его взор затуманился, голова упала на грудь, и сам он завалился бы на пол, если бы не наручники, которыми он был пристегнут к станине. На ней он и повис мешком, став тем самым трупом, на нехватку которых ему минуту назад жаловался ван Хейс.
Кальтер поморщился, но случившееся его не слишком удивило. Едва в руках ван Хейса оказался пистолет, Обрубок сразу понял, что вот-вот произойдет. Как бы ни бравировал директор перед своей будущей жертвой, он не был хладнокровным убийцей. Возможно, что до сей поры он вообще им не был. Побледневшее лицо, задрожавший голос, бегающий взгляд и нервозность движений выдали его намерения. Только Багнер, в отличие от Кальтера, этого не заметил. Но если бы и заметил, что бы от этого изменилось? Сегодня его хваленая изворотливость ничем ему не помогла. Разве что бывший покровитель Скарабея оказался достаточно милосерден и не стал подвергать его перед смертью мучениям.
За минувшие сутки Эйтор тоже насмотрелся на множество смертей. Но эта, безусловно, произвела на него особое впечатление. Потому что, во-первых, произошла буквально в полушаге от него. А, во-вторых, следующая смерть, которую ему, вероятно, предстояло увидеть, могла стать его же собственной. Вытаращив глаза, он принялся отодвигаться от казненного директором зэка, только ничего у него, естественно, не вышло. Судя по тому, что его рот то открывался, то закрывался, ему хотелось что-то сказать, но от волнения он не мог вымолвить ни слова. Чилиец не паниковал. Просто он упрямо не желал верить, что его жизнь оборвется здесь и сейчас. И оттого впал в растерянность, забыв даже о том, что ему, католику, было бы в самый раз начинать молиться.
Ожидания Эйтора, как и надежды Багнера, тоже не сбылись. Но если для последнего это закончилось фатально, Рамос такому положению дел мог лишь порадоваться. Ван Хейс не без злорадства пронаблюдал за его реакцией, однако не стал больше его нервировать, а поставил «беретту» на предохранитель и вернул Рисалю. Затем приказал ему же отстегнуть тело Скарабея от наручников и оттащить подальше отсюда.
— Сержант Рамос! — официальным тоном обратился директор к чилийцу, проследив, как Рисаль выполняет его приказ. — Я вижу, что у тебя нет ко мне никаких просьб и деловых предложений. Это довольно странно, тебе не кажется?
— Даже не знаю, что вам и ответить, сеньор, — промямлил все еще пребывающий в растерянности Эйтор. — Если вы убили начальника Ковача, хотя он не являлся предателем, то как же вы поступите с настоящим предателем, вроде меня? Наверное, к приходу сюда морпехов я буду такой же мертвец, как он. — Чилиец указал кивком на труп бывшего компаньона, которого Рисаль волок за ноги в другой конец зала. — Только пристрелите меня уже не вы, а кто-то из ваших людей.
— Ты очень плохой аналитик, сержант, — усмехнулся ван Хейс. — Потому что иначе у тебя хватило бы мозгов понять, что именно ты и есть тот самый ценный свидетель, в которые столь рьяно напрашивался Багнер.
— Это верно: я действительно туговато соображаю, — согласился Рамос. — И не понимаю, какой вообще от меня может быть здесь прок.
— Тебе, в отличие от Багнера, нет нужды заключать за моей спиной сделки со следователями, ведь я — твой единственный спаситель, — пояснил директор. — Ты был одним из доверенных лиц Ковача, раз он отрядил тебя вместе с Аньелло и Маринеску на поиски пакалей. Так что, если ты дашь против него показания, я забуду о твоем соучастии в авантюре Куприянова и Багнера. И даже больше: я лично похлопочу, чтобы в обмен на эти показания тебе не стали инкриминировать соучастие в грязных делишках своего командира. Отделаешься обычным дисциплинарным взысканием и продолжишь нести службу. Либо на «Рифте», либо в другом месте, куда тебе захочется перевестись. Ну а что тебя ждет в случае отказа, ты можешь представить, даже не являясь аналитиком. И предательство в компании с Ковачем будет лишь одним из серьезных обвинений, которые тебе предъявят.
