— Они красивые, — прижала она веточки к носу. — И пахнут замечательно. Спасибо.
И ему пришла хана! Ему, из мира овна и свинтуса, надрессированного в женско-мужских развлечениях соблазнителя! Шильке пробормотал какое-то дурацкое «удовольствие исключительно с моей стороны» и, говоря по правде, он не знал, а что прибавить еще. Веточки и вправду пахли — тем запахом, который Наполеон слышал под Ватерлоо! Тем смрадом, что щекотал ноздри предков Шильке под Грюнвальдом и неподалеку отсюда, в Хансфельде. Тем ароматом, что овевал испанцев под Сомосьеррой[16]. Все побежденные самцы чувствовали себя точно так же, когда до них уже доходит, что сегодня к своей цели они не приблизятся ни на шаг. А ведь, на первый взгляд, ничего и не случилось. Вот только взгляд номер девяносто три превратился во взгляд номе двадцать два.
— Ты чего-то узнала? — деловым тоном спросил Шильке.
— Да.
Он глянул на девушку из-под козырька фуражки.
— Ммм?
— Крупманн нанесет удар завтра, ровно в четверть одиннадцатого. В Швидницком Подвале[17].
Есть! Теперь Шильке получил возможность выполнить идеальный снайперский выстрел в самое яблочко. Рита помогла ему стать Вильгельмом Теллем, она была породистой охотничьей собакой, которая подставила добычу прямо под нос Стрелка.
— Благодарю. — Теперь уже он бросил грозный взгляд самца. — Наша билетная касса делается все ближе. Очередь препятствий явно сокращается.
— Я рада тому, что ты сказал «наша».
— Если ты считаешь, будто бы я перестану тебя преследовать, приставать к тебе и делать непристойные предложения, ты ужасно ошибаешься.
Рита снова рассмеялась.
— Ничто не мешает тому, чтобы ты меня выводил из этой ошибки.
Теперь уже он оценил ее находчивость. Шильке слегка склонил голову.
— Ты уже знаешь, что надо делать? — спросила девушка.
— Нет, — откровенно ответил лейтенант. — Но завтра это сделаю.
Тут Рита начала смеяться совершенно открыто.
— Нет, задавака, ты просто прелесть.
— Обожаю, когда женщины так обо мне говорят.
Шильке подал девушке руку, и вместе они отправились на прогулку в сторон большой мельницы.
— А что там с твоим следствием? — Взгляд номер шестьдесят пять. Обещающий. — Если это, конечно, не тайна.
Шильке отшатнулся.
— В одном Крупманн был прав: что когда я открою эту папку, то сильно удивлюсь.
— И что же там имеется?
— Описание следствия по делу убийств среди группы лиц, которые пакуют и отсылают произведения искусства, эвакуируемые из Бреслау.
— Ну, тогда тут, похоже, все ясно. Кто-то готовит себе состояньице на послевоенный период, воруя произведения искусства. этом бардаке вора найти сложно, а тех нескольких, которые чего-то узнали, как раз и убили.
— Поначалу я и сам так думал. Но у меня на столе накладные. Документ с места отправления и документ с места приемки.
— И?
— И все сходится. То, что здесь упаковали, там получили. Типичная германская честность. Черт подери, никто ничего не своровал.
Удивленная Рита остановилась.
— Тогда почему же их убивают?
Шильке тяжко вздохнул.
— Вот этого я не знаю, — признался он. — Их убивают, не сообщая причины.
Уже сам, собственно говоря, без какой-либо цели, Шильке сел в трамвай. В Бреслау имелось целых пять трамвайных компаний. Вагоны ездили повсюду и часто, как будто бы кто-то решил провести в трамвае весь день и увидать все, что только город способен предложить для осмотра. Но Шильке даже не глядел в окно. Как ему найти Холмса? Только это и крутилось у него в голове… Собственно говоря, даже не этот конкретный вопрос. Ведь сам с собой он уже определился, что необходимо сделать так, чтобы это Холмс нашел его. Вот только как это сделать?
Завтра утром, на Рынке, он переживет момент истины. Узнает, действительно ли он интеллигентный, способный сукин сын, или обычная размазня, только и способная, что брести в ГУЛАГ за полярным кругом. То будет летучий момент равновесия Вселенной. Сейчас или никогда. Либо он снайпер, либо пушечное мясо. Tertium non datur.
Шильке стиснул кулаки и закусил губу. Лейтенант чувствовал, как на лбу выступил пот.
— Холмс! — неожиданно воскликнул он во весь голос. Ну не мог он сдержаться. Пассажиры с других сидений глядели на него, словно на сумасшедшего. Несмотря на прохладный, зимний воздух, Шильке делалось душно. Он снял фуражку и оттер лоб платком. Так снайпер? Или лагерный навоз?
