Вечер. Горизонт совсем стушеван.
Печь, диван, присутствие кота.
Ручкой тонкою и камышовой
Я пишу на длинных лоскутах.
Ветерок колеблет занавеску,
Занавеска к абажуру льнет.
Точно Гоголь, я в турецкой феске, –
Остролиц и холоден, как лед.
Музыка несется ниоткуда
В форточку и в уши – напролом.
Обожаю внешние причуды
И, в особенности, за столом.
Я пишу. В окне горит веранда.
Перетряхиваю ритмы дня.
За стеною спорят квартиранты
Не о том , что трогает меня.
Вот сегодня я листал Толстого,
Кажется, четырнадцатый том –
Педагогики его основа, –
И всё время думал: не о том !
Думал до надсады долго, много,
Щуря уголки зеленых глаз,
Только к вечеру моя тревога
Тяжко в эти строки улеглась.
Но отчаянье, как Лорелея,
Всё поет, и падаю в прибой, –
Я, казненный, как поэт Рылеев,
Только не другими, а собой!
1931
«Нас всё время наказывал Бог…»
Нас всё время наказывал Бог.
Мы умели хотеть, мы боролись,
Мы не ждали, чтоб кто-то помог,
Шли мы к северу, прямо на полюс, -
А потомок прочтет свысока,
Как мы шли сквозь поля ледяные -
То без Бога, то без языка,
То без солнца – в огромной России!
1931
Сон
Мы с другом идем перелесицей,
Неясных предчувствий полны…
Над нами колеблются месяцы,
Но нет ни единой луны.
Растут только вязы да тополи,
Наверно, по тысяче лет…
Вон – дети оравой протопали:
Всё мальчики, – девочек нет.
Учительниц нет, – есть наставники,
Нет рек, – есть глухие пруды,
Слоняются фавны да фавники
У горькой зеленой воды.
И в этом проклятом становище,
В заброшенном замке, в пыли
Сидит и владычит чудовище,
К которому нас привели.
Квадратное, злое, безмолвное, –
Оно ощерилось на нас,
И брызжут зеленые молнии
Из маслом подернутых глаз.
И замок, зубцами увенчанный,
Тосклив, неуютен и мшист, -
Не тронутый веяньем женщины,
Без слез, без тепла, без души.
1931
Боги
Предвечерние рвы на дороге.
Разговор воронья в вышине…
Отовсюду, мне кажется, боги
Подступают, враждебные мне.
Вот сутулый ивняк-длиннолистник
Невидимка-рука потрясла…
Ах, опять ветерок-ненавистник
В душу робкую вносит разлад.
Занимается ль день над рекою,
Он от туч и от ветра рябой…
Мы простились: ты машешь рукою, –
Нет, не ты – бог разлуки с тобой…
Не исчислить вас, темные боги,
Боги будней и тяжких дорог!..
А бессонницы бог и тревоги?
А нужды? А изгнания бог?
А домашняя грусть у окошка,
Грусть твоя – что еще тяжелей?..
И ползущая сороконожка,
И сквозной ветерок из дверей…
Но в вихрастые дни вдохновенья,
Когда всё мне пустяк и тщета,
Я сплетаю богов, точно звенья,
И мечтаю, сплетя, сосчитать.
Вот сегодня как будто бы дожил
И готов их собрать на копье.
Но вгрызается грусть многобожья
В терпеливое сердце мое!..
1931
Витринная кукла
Мне грезится фигурка неживая,
Слегка отставившая локоть круглый, –
Задрапированная восковая
Модель витринная, больная кукла.
Случайно вы попали в поле зренья…
Я щурился, разглядывая пачки
Шелков, носков с божественным презреньем, -
Душа была в потусторонней спячке.
Фигурка, вы – последняя влюбленность.
Пусть нездорово, но, по крайней мере,
Не тронет вас моя испепеленность.
А звать вас буду Ирмой или Мэри.
И жизнь пойдет прекрасно и правдиво
В прекрасном шелковом раю витрины,
Где вы теперь стоите горделиво, -
Осуществление мечты старинной.
<1932>
Зима близка
Всё прозрачней воздух,
Всё острей слеза,
Всё синее звезды,
Всё слепей глаза.
И дымятся трубы,
И бурлит река, -
Холоднее губы,
Холодней тоска…
И зима близка!
<1932>
«Всем мои стихи доступны, – всем ли?..»
Всем мои стихи доступны, – всем ли?
Да, конечно! Точно снег они,
Падающий хлопьями на землю
В пасмурные мартовские дни.
Всякий вправе подставлять лицо им,
Обелиться с головы до пят
Их мохнатым карусельным роем,
Но – беда! – не все того хотят.
По частицам расточаю дар свой,
Жду, терплю, – на худшее готов.
Но никто мне не прошепчет: «царствуй!»
И руки мне не подаст никто.
Это выглядит мрачней могилы,
Это гибнет человек живьем…
Но какая дьявольская сила
В нынешнем отчаянье моем!
<1932>
Опыт
Одиночество, – да! – одиночество злее марксизма.
Накопляешь безвыходность: родины нет, нет любви.
Содрогаешься часто, на рифмы кладешь пароксизмы,
Бродишь взором молящим среди облаковых лавин.
– «Не от мира сего…» И горят синема, рестораны,
Ходят женщины, будят сознанье, что ты одинок
