Победитель турок - страница 78
— А коли так, надо их покуда вольней держать, дозволить брать побольше добычи. Дух у них и поднимется…
— Да у них и так воли этой вдоволь было, — измученно сказал Ульрих. — Все подбирали, что на глаза попадалось.
Внезапно со стороны плавней долины Рабы донесся в ночи устрашающий рев, и тотчас поднялась мешанина нестройных криков, но столь грозных, что от них кровь стыла в жилах.
— Слышишь, Витовец? — Ульрих схватил военачальника за руку, и в голосе его звучало возбуждение и радость. — Крепостные! Я было думал, что их у нас уже вовсе нет. Видишь, вот кто настоящие воины! Не просят платы, идут ночью и пожирают врагов…
— А однажды сожрут и тебя, господин граф, — сказал Витовец чуть насмешливым тоном, но с такой убежденностью, что граф Ульрих не нашелся, что ответить. Некоторое время они прислушивались к шуму ночной схватки, стонам и хрипам, а когда все начало стихать, и сами отправились на покой.
— За нами дело не станет, — сказал на прощанье Витовец. — Если завтра до вечера мы все еще удержимся здесь, наверху, в Дёрской крепости, то будем защищать ее до последнего…
Августовское солнце взошло в странном, беспокойном тумане: небо было накаленное, молочно-белое, солнечный диск словно отгороженный газами, что струятся перед полыхающим ядром огня. На всем лежала торжественная тишина, как будто мир готовился к церемонии великого судилища. Солнце еще едва поднялось над горизонтом, но уже стояла столь душная и влажная жара, что при каждом движении люди покрывались потом. Раба внизу и крепостные рвы кругом казались бездонно глубокими, а их грязное, замутненное зеркало в самых жутких красках отражало бледный небосвод.
Поврежденные и полуразрушенные стены и башни сиротливо вздымались к небу, осененные вместо знамен тишиной, но внутри, на широких площадях крепостного двора, казалось, готовились к ярмарке: множество людей, коней, повозок шумно суетилось, давя и толкая друг друга. Сзади, прижатые к стенам, расположились солдаты Цилли, а перед ними широкой, неприступной на вид преградой выстроились в строгом порядке всадники войска Хуняди. Обе армии разделяло шагов сто, не более, но — словно невидимая рука провела меж ними черту, которую никто не переступал, — воины лишь в словесной перепалке отводили душу.
— Ну что, вкусен графский хлеб, подлые вы души?
— Все лучше падали, сыны воронов!
— Зубы обломаете об эту падаль, лисьи дети!
— Еще почувствуете укусы обломанных-то зубов!
— Все повыбиваем, с корнями!
Так они развлекались, перебрасываясь словами, но как бы ни была оскорбительна брань, изливаемая друг на друга, серьезного озлобления не возникло. Будто играли в какую-то игру по заранее установленным правилам, — от каждой армии выходило вперед по одному солдату, и начиналась перебранка.
— Переходите к нам, все одно жалованья вам не видать. Ни Фридрих не даст, ни подлый гусит!
— Может, вам жалованье платят? Уж не батогами ли? Хороший это обычай у Хуняди…
— Батогов вы и от нас получите. Да еще трепку покрепче, коли долго будете горло драть.
— У палки-то два конца!
— Верно, два. Один — у нас в руках, другой на ваших задах! Или мало вас еще колотили?
— Победит тот, кто победит последний…
Когда запас слов иссякал, солдаты попросту отходили в сторонку, возвращаясь к своим делам, а их место занимали двое других. Все прочие, не обращая внимания на поглощенную перебранкой пару, как ни в чем не бывало продолжали свои дела: ели, кормили коней, чинили сбрую, чистили оружие. Но, расслабленные жарой, будто ленивые, мечтающие лишь о болоте буйволы, они делали все медленно, вяло, да и враждебной грызней занимались скорее по обязанности. Воины Хуняди были сыты победами, солдаты Цилли — поражениями, и тем и другим надоела драка, особенно теперь, когда небо над ними словно сгустилось, предвещая несчастья и беды.
— Сегодня, видно, затопит сусличьи норы. А может, и деревья выполет с корнем, на то знаки указывают, — сказал Понграц Сентмиклоши сидевшему рядом с ним Андорашу Сентелеки. — Скорее бы уже баны совет кончали. Можно было бы хоть какой-никакой приют поискать. Нынешний день еще покажет нам, почем фунт лиха.
