— Себе в зад стрелу пусти, веселости-то, чай, поубавится…
Солдаты весело смеялись над гневной вспышкой незадачливого стрелка и еще азартнее дразнили его. Казалось, они не замечали, как вокруг них от крови затоптанных людей и животных, от рваных лохмотьев мяса становится красной зеленая трава. Не всех турок затоптало насмерть стадо; те, кто был еще жив, катаясь от ужасной боли, охая и стеная, взывали к своему богу о помощи.
— Аллах! — шептал один, истомленный смертельной жаждой.
— Аллах! — вопил другой, судорожно пытаясь приподнять с земли рассеченное лицо.
Некоторые воины-христиане принялись бродить по долине, чтобы ударом сабли или стрелой, пущенной с близкого расстояния, подарить врагу милосердную смерть. Другие, неутомимые шутники, подговаривали витязя с пищалью застрелить хотя бы умирающего, но тот и разговаривать с ними не пожелал, встал с земли и, вскинув свое массивное орудие на плечо, сел в седло.
Поодаль в обществе Лазаревича-сына и других молодых дворян отдыхал Янко Хуняди. Они совещались, что предпринять сейчас, как еще использовать одичалое стадо.
— Твоя затея, Янко, удалась на славу, — сказал, поглядев на Хуняди, Лазаревич. — Турок нет в помине, но и скота нет, и коней.
— Главное, что нет турок! Скот сам вернется домой, дорога ему известна. Дай срок, выдохнутся. Пошлите воинов за стадом, пусть загонят скот.
— Твоя правда, сейчас умней ничего не придумаешь.
Нескольких солдат тотчас отрядили вслед за стадом, остальные же, как люди, хорошо справившиеся с делом, повернули обратно, дабы кратчайшим путем добраться до крепости. Каждый взял себе по турецкой сабле и пестрому тюрбану, чтобы похвалиться дома победой. Солдаты были веселы, и радость их взлетала высоко на крыльях песен. Впереди ехал Лазаревич-сын, рядом с ним Янко и прочие молодые дворяне. Выехав из долины на простор, они молча пустили коней галопом, словно им мало было только что одержанной хитроумной победы и хотелось теперь взять верх еще и друг над другом. Никаких особых успехов это состязание не принесло, разве что скорей показались впереди башни Смедерева в клубящейся сине-серой дымке ранней весны. Словно размытые туманом восклицательные знаки, они разом выпрыгнули на краю горизонта, и всадники, будто в башнях тех таился какой-то запрет, внезапно стихли и пустили коней неторопливой трусцой. Лазаревич-сын, в котором колючкой засел нерешенный вопрос, вновь вернулся к прерванной беседе:
— Все же, думаю, не по правилам решили мы ратное дело. Истинный витязь не станет топтать скотом других витязей. Даже если они язычники!..
Он ронял слова негромко, как бы сетуя на себя самого, но Янко понял, что упрек относится к нему, и тотчас взвился:
— Чего же ты моему совету внял, ежели теперь так судишь?
— Я не тебя виню, — оправдывался молодой Лазаревич. — Все мы в том повинны. Достойно ли славного и храброго витязя победу не от себя, а от скота ждать?
Однако Янко не смирился.
— Доблести учить меня не приходится, это и тебе, верно, известно! Однако доблесть не сама по себе потребна, а победы ради. Отчего же не помочь себе разумом, коли с ним победить ловчее?
— Разум для битвы нужен, а не для того чтоб ее избегать. Иначе это просто хитрость недостойная. Хитрость льва, а не лисицы прилична рыцарю. Разве не так, господин юный Янко?
— Зачем же тогда у лисы хитрость занимал? Или львиной у тебя не хватило?..
Тон спора становился все резче. Гарцевавшие с ними рядом воины, желая предотвратить ссору, заговорили примирительно.
— Полно вам, погодите до Смедерева!
— Господин Стефан рассудит по справедливости!
— Он скажет, чья правда!..
На том оба успокоились — во всяком случае, сделали вид, что спокойны, — и молча пустили коней рысью. Янко грызла злость, хотя ссоры с сыном деспота он не хотел. Но сравнить его с лисой!.. Нет, погоди, он тоже скажет свое господину Лазаревичу!
Солнце стало уже клониться к западу, когда под звонкий цокот копыт всадники въехали по спущенному мосту в крепость. Воины, подняв кверху забранные у турок сабли, показывали их народу, размахивали, как знаменами, развернутыми тюрбанами. Жители крепости, видя, что поход оказался удачным, приняли их с радостными, хвалебными кликами. От славословий настроение у всех поднялось и даже злость сцепившихся друг с другом двух молодых витязей смягчилась.
