Но даже по голосу его чувствовалось: он отнюдь не уверен в том, что говорит.
— Мужичье проклятое, подлые свиньи? Я их научу жить смирно! — взревел Войк и поспешил обратно во двор.
Когда госпожа Эржебет сошла вниз, подъемный мост был уже спущен, и Войк с Радуем во главе отряда воинов вскачь пустили по нему своих коней.
— Охрани, господи, ближних моих! — вздохнула она им вслед и неверным от волнения шагом направилась во внутренние покои.
От берега Черны гора Тарьягош круто взбегала вверх; словно напоказ обнажала она свое скалистое, морщинистое от трещин и ущелий чрево, и лишь совсем наверху, у самой вершины, начинался лес. Великаны деревья возникали на голом склоне как-то неожиданно и без всякого перехода, будто до этой линии гору выбрила чья-то гигантская рука. Извилистая, вся в ухабах, дорога вела к перевалу, каждую мало-мальски приличную скалу осторожно огибала тропинка. По лесному участку дороги медленно, гуськом брели пятеро вооруженных людей, по виду воинов, ведя за собой на поводу лошадей. Один из путников был совсем еще юный, да и остальным было на вид около двадцати, не более. С седел по обе стороны свисала убитая дичь — фазаны, дикие гуси с окровавленными перьями и разное мелкое лесное зверье, а слева болтались еще колчаны со стрелами и луки с ослабленной тетивой. Шум шагов то и дело вспугивал дичь в придорожных кустах, но путники даже головы не вскидывали на этот знакомый и столь милый охотничьему сердцу шорох.
На деревьях и кустах шелестели пожелтевшие листья, предвечернее октябрьское солнце бросало на редкие лужайки длинные тени.
— Янко, не пора повернуть коней вспять? — прервал тишину юный путник, шедший вторым. — Как бы вечер нас тут не застал.
Тот, кто шел первым, остановился и обернулся.
— Навряд это можно, братец, — ломающимся, грубеющим голосом подростка сказал он и хитро ухмыльнулся. — Разве ж сумеют кони хвостом вперед в гору идти…
— Да надо ли в гору-то идти? Дорога домой вон куда сворачивает.
— Когда дойдем, тогда и увидишь, надо ли… А может, у тебя душа в пятки ушла, а? К мамаше нашей побежишь сиську сосать?
Юношу оскорбили насмешки, в он, словно рассерженный кот, тоже царапнул в ответ:
— Себя-то героем не выставляй, и я ведь о тебе порассказать могу, коли на то пошло. Хотя бы твоя история с призраком в крепости… Обмочился со страху-то, а?!
— Слыхали? — обратился Янко к сопровождавшим их воинам и громко рассмеялся. — Эка малец задирается, эка распищался!
Однако солдаты не пожелали участвовать в перепалке молодых господ и с каменными лицами молчали.
— Слышь-ка, братец Янку, — снова обратился Янко к юноше. — Нынче ты доказать можешь, что не сосунок боле. Как перевалим через хребет, поскачем с горы верхами до самого дома. Кто быстрее доберется?
— Шею себе сломишь да коню ноги, — пробормотал Янку.
— О себе думай, за меня не бойся, сопляк! Пора небольшой урок тебе преподать, показать на деле науку рыцарскую, чтобы уважал того, кто поболе тебя ей обучен! — уже всерьез рассердился Янко.
Испуганный брат замолчал, и Янко вновь тронулся в путь, остальные молча за ним последовали. Так они шли около получаса, когда где-то поблизости, за деревьями, послышались крики людей и стук топоров. Янко свернул с дороги на утоптанную тропинку и двинулся по ней. Вскоре они вышли на большую лужайку, где ватага крепостных валила деревья. Мужики стояли по двое, по трое у подножья могучих буков и, ритмично наклоняясь, сильными ударами врубались в ствол дерева. Желтые щепки словно огромные, с ладонь, бабочки, разлетались вокруг, со свистом рассекая воздух. Дерево дрожало, стонало под их ударами, но люди не обращали на это внимания. Огромные топоры на длинных топорищах безостановочно поднимались и опускались. Вдруг раздался громкий треск, крепостные заорали, как безумные, и будто в диком жертвенном танце, огромными скачками бросились врассыпную от падающего ствола. Но, едва дерево упало, на него сразу набросилась другая группа — обрубать ветви.
То была странная и увлекательная борьба: вновь прибывшие стояли как завороженные на краю лужайки и с любопытством глядели на разыгрывавшийся перед ними спектакль. Кони дрожали от страха и вспененными ртами грызли удила.
