Эта мысль поразила его. Феликс вдруг подумал, что так он вступит на путь порока. Видимо, все, кто посвятил себя Павшим Силам, начинали именно так, пестуя свою темную сторону. Но он понимал всю возможную опасность и поспешил отбросить эти мысли.
Готрек остановился, приглядываясь к следам в грязи. Может быть, рассуждал Феликс, битва чересчур поразила его воображение. Может быть, именно поэтому Готрек и превратился в изгнанника, и каждое сражение служит настолько же удовлетворению его потребностей, сколько и искуплению грехов? Зачем же еще кто-нибудь отважится последовать по этой мрачной дороге, если не ради битвы?
Видимо, истинные побуждения Готрека были менее достойны и драматичны, чем он их ему представил.
Феликс вздохнул: этого он никогда не узнает. Гном оставался чужд ему, он был созданием иного общества с иными принципами морали, даже с другим восприятием мира через другие органы чувств. Он засомневался в том, что сможет когда-нибудь понять Готрека. Каждый раз, когда он приближался к разгадке его натуры, это понимание ускользало от него. Гном был совсем иным существом — более сильным, каким Феликс и не мечтал даже стать, и менее восприимчивым к боли и тяжестям.
Может быть, поэтому Феликс и пошел за ним, полный обожания и желания уподобиться своему кумиру? Разумеется, его жизнь была бы сейчас совсем другой, если бы он не поклялся тогда на пьяной вечеринке последовать за Победителем троллей. Может быть, он был бы счастливее? Но, с другой стороны, он бы никогда не увидел и половины того, что пришлось ему повидать — хорошего и плохого. В ту пору Победитель, подобно демону, перевернул его жизнь и вверг во тьму.
Он осторожно стал спускаться со склона, чувствуя острые камни сквозь кожаные подошвы. Спустившись в долину, он тоже увидел то, над чем, казалось, раздумывали Готрек и Кэт. Дорога раздваивалась. Возле правого ответвления был знак — не привычный каменный символ, указывающий главную имперскую дорогу, а простая табличка, вырубленная из ствола дерева. Феликс прочел ее.
— Через пару часов мы будем во Фленсбурге, — сказал он.
— Если Фленсбург все еще существует, человечий отпрыск, — заявил Готрек и плюнул.
— Хотела бы я быть такой же храброй, как ты, Феликс, — сказала Кэт.
Феликс изучал открытую прогалину. Деревья стали здесь пореже, и много пеньков свидетельствовало о вырубке. Вокруг них росла трава и пробивалась молодая поросль. В воздухе отчетливо пахло свежей древесиной. Где-то вдалеке ему послышался шум воды. А над их головами сквозь сплетенные ветки виднелось чистое голубое небо. Однако далеко на востоке собирались мрачные грозовые облака. Эти тяжелые свинцовые тучи, похожие на серые горы, медленно приближались. Еще один плохой знак.
Он поглядел на девочку. Ее покрытое сажей лицо было серьезным.
— Что ты сказала?
— Я сказала, что хочу быть такой же смелой, как и ты.
Он рассмеялся. Открытость и искренность ее желания тронули его.
— Я совсем не храбр.
— Нет, ты храбр! Ты так смело дрался с этими зверями, как герой из сказок.
Он попытался представить себя одним из героев саг, которые любил в детстве, Сигмаром или Освальдом. Но почему-то не получалось. Он слишком хорошо себя знал. Эти люди походили на богов и были совершенны. На самом деле Сигмар и стал потом богом, божеством-покровителем созданной им Империи. Такие люди не знают сомнений или страха.
— Я просто испугался и сражался, потому что боялся умереть. Я вовсе не храбрый. Вот Готрек — храбрец.
Она согласно закивала головой.
— Он, конечно, храбрец, но ты тоже. Вы испугались, но все равно дрались с ними. Именно поэтому вы и храбрые.
Она была совершенно серьезна. Феликс смутился и немного покраснел.
— Никто не говорил мне ничего подобного раньше.
Она отвернулась и надулась, думая, что он смеется над ней.
— Все равно я так думаю. И не важно, что никто раньше этого не говорил.
Он расправил плечи и покрепче затянул свой рваный плащ. Странно, но он привык представлять Готрека как героя поэмы, той самой, которую он собирался написать после смерти Победителя. А себя он никогда не воспринимал как ее часть — скорее как стороннего наблюдателя, летописца чужих подвигов, чье имя даже не будет упоминаться в тексте. Но слова девочки все изменили. Может быть ему следует отвести и себе немного места в этой балладе?
