Нищие вокруг него начали подниматься со своих соломенных подстилок, почесываясь от блошиных укусов, и направляться к сооруженному из большой доски столу в дальнем углу храмовой прихожей. Одетые в белое жрицы разливали из большого жестяного котла щи в деревянные миски.
— Лучше поторопись, если хочешь позавтракать, — сказал один толстый старый воин с распухшим ухом. Запах перегара от дешевого вина, шедший из его рта, был отвратителен. — Кто первый пришел, того первого и обслужили. Щедрость этой милостивой богини не безгранична.
Феликс лег на спину и принялся рассматривать потрескавшиеся росписи на потолке. Фреска, изображавшая богиню, исцеляющую пять тысяч человек в реке в Налне, почти что стерлась от сырости. Голуби, расправляющие крылья над ее плечами, превратились в бесформенные комья. Однако сам сюжет вызвал у Феликса воспоминания детства.
Он вспомнил последнюю длительную болезнь его матери, когда она часто ходила в храм помолиться. Ему было тогда девять лет, и ни он, ни его брат не могли понять, почему их мать так много кашляет и так долго бывает в храме. Им там было скучно, их тянуло на улицу — играть на солнце, а не сидеть внутри с умиротворенными пожилыми женщинами в белых одеждах под их нескончаемое пение. Оглядываясь назад, он понимал теперь, почему была так бледна его мать и почему она так часто повторяла молитву о кающемся грешнике. Феликс не ожидал, что эти воспоминания почти тринадцатилетней давности отзовутся в его сердце такой болью. Он заставил себя наконец сесть, зная, что должен покинуть это место.
Готрек лежал на соломенном тюфячке рядом с ним, громко сопя. Во сне его лицо казалось каким-то невинным. Резкие морщины, искажающие его черты, разгладились, делая его значительно моложе. Феликс впервые задумался о том, сколько же лет Победителю троллей. Как и все гномы, Готрек казался окутанным некой твердой самоуверенностью, свидетельствовавшей о немалом жизненном опыте. Разумеется, все в Победителе указывало на то, что он познал достаточно страданий для обычной человеческой жизни.
Феликс думал о том, сколько же живут гномы. Они не бессмертны, как рассказывают, например, об эльфах, но живут очень долго. Так сколько же лет Победителю троллей? Он покачал головой. Это была еще одна загадка. Феликс поразился тому, как же мало он узнал о своем друге за все время странствий. Однако в своем теперешнем состоянии Готрек вряд ли сможет ответить на эти вопросы.
Он толкнул Победителя носком башмака, отметив, как на нем сморщилась некогда превосходная кожа. Феликс оглядел толпу горных охотников и попрошаек, выстроившихся в очередь возле жриц и наполнявших воздух звуками харканья, кашля и плевков. Он посмотрел на одежду этих оборванцев, потом на свою — и заметил, к своему ужасу, что стал похож на них. Служительницы храма даже не взглянули на них, когда впускали: он и Победитель смотрелись среди нищих, как родные.
Он вспомнил о мечте Готрека стать героем поэмы. Интересно, захотел бы он, чтобы в поэме упоминалось все происходящее сейчас? Испытывал ли Сигмар или другие великие герои подобные же унижения?
Барды никогда не упоминали в своих песнях ничего похожего. В их историях все казалось простым и ясным. Тот единственный случай, когда Сигмар посетил приют для нищих, был представлен как часть хорошо продуманного плана. «Ну, что ж, — подумал Феликс, — в своей балладе я тоже опишу это происшествие подобным образом». Он насмешливо улыбнулся, подумав обо всех историях странствий героев, которые читал в юности. Видимо, все сказители думают одинаково — так все поэмы и пишутся.
Пожилая женщина закашлялась долго и сильно. Ее кашель, казалось, будет продолжаться вечно, надрывая грудь, как будто бы выпадали все кости. Она была тощей и бледной и, похоже, умирала. Взглянув на нее снова, Феликс вдруг увидел лицо своей матери, хотя Рената Ягер была хорошо сложена и вышла замуж за богатого торговца.
Он еще раз посмотрел на фреску богини на потолке и молча помолился ей о скорейшем выздоровлении Победителя троллей и о душе своей матери. Если Шаллая и услышала его, то не подала никакого знака. Феликс еще раз толкнул Готрека.
